Деревенская сюита

Катя перевела взгляд на опушку леса.

Зеленая стена замерла в предвкушении праздника. Чуть трепетала кружевная листва скромно поникших ветвей березок. Задиристой стайкой сбились молодые крепкие темно-зеленые дубки. Сверху на молодняк снисходительно поглядывали пушистые разлапистые ветви сосен. Низко над землей нехотя перекатывались волны густой молодой травы.

В душе у Кати восторженно переливалось колокольным звоном: «Празд-ник! Празд-ник!»

«Отмечать где будем? На кухне, что ли? — вернулась она в грубую реальность. — Нет! Пусть изголосится несносная старуха, а на кухне не сядем. Гулять, так гулять!»

В городе праздничный стол накрывала мама. Очень редко, правда. Отчим не любил торжественных посиделок.

«Справлюсь, — оптимистично решила Катя. — Придумаю что-нибудь».

Она проскользнула мимо спящей Сонечки в парадную бабы Любину залу. Окинула острым взглядом.

Посреди комнаты расположился круглый стол на потемневших от времени «слоновьих» ножках, покрытый цветастой клеенкой. Катя удивленно наморщила лоб. На столе красовалась глубокая миска с крашеными яйцами. «Яйца, кажется, только на Пасху красят или не только? Когда баба Люба успела?!» — изумилась она.

А дальше… Скатертей она не нашла. Обследовала все закутки — парадной посуды в доме не держали. «Обойдусь! Плакать не стану», — часто моргая, Катя прогнала злые слезы.

Вынула из шкафа льняную белоснежную простыню. Подумала и добавила к ней ветхую. «Подложу под льняную, для мягкости. Мама всегда так делала», — Катя содрала со стола жесткую, стоящую колом, клеенку.

Через полчаса стол преобразился. Взлохмаченная, раскрасневшаяся Катя обозревала воплощение спонтанного решения.

Посередине стола красовалось плоское блюдо из пожелтевшего фаянса, с горкой красиво уложенных пирогов. Рядом примостилась миска с крашеными яйцами. Две эмалированных миски с салатами. Закуски на щербатых тарелочках с надписью «Общепит». На старинной из розоватого стекла селедочнице маслянисто поблескивала рыбная нарезка, присыпанная зеленым луком. Под шпроты Катя пожертвовала красивое фарфоровое блюдце, неизвестно откуда затесавшееся в старушечьих пенатах. Несколько граненых стаканов и стопок, отмытых с содой до блеска, горделиво ожидали своей участи. Разнокалиберные ложки и вилки в ряд лежали на краю стола. Жесткие венские стулья и две скрипучие кухонные табуретки окружили стол.

«Давно пора Сонечку будить», — спохватилась Катя, но опоздала.

Тяжело хлопнула входная дверь, привычно забубнил голос старой женщины.

Катя спешно взяла дочку на руки, целуя теплые детские ручки. «Не миновать мне старушечьих нравоучений», — тоскливо пронеслось в голове.

В комнату грозно вплыла баба Люба:

— Почему до сих пор дитя не одето, не умыто… — и вдруг резко замолчала. Взгляд ее был устремлен в залу.

«Конец мне!» — Катя убито втянула голову в плечи.

— Баба Люб, я думала, ты обрадуешься. Троица все же! — виновато проговорила она.

Старая женщина молча прошла к столу и грузно растеклась по стулу. Голова в белом праздничном платке склонилась на грудь.

Катя бросилась в залу, стиснула безвольно поникшие бабы Любины плечи, прижалась пылающей щекой к старческому лицу:

— Не сердись! Пожалуйста, не сердись! Хочешь, все назад уберу?!

Из прикрытых глаз старой женщины заскользили слезы:

— Спасибо, доченька! Не ждала я подарка от своей горемычной жизни. Даже на Троицу не ждала! Теперь и у меня все как у людей. Стол в зале накрыт и гости в доме! Димка сейчас придет, и праздновать будем! — плечи бабы Любы мелко затряслись в безмолвных и, как оказалось, счастливых рыданиях.

Катя растерянно хлопала глазами. Всхлипнув в последний раз, баба Люба пришла в себя:

— Иди, займись картошкой, с тушенкой быстро сварим, — властно отдала она приказание Кате. — Я пока Сонечку одену-покормлю. Димка машину поставит и придет. Гулять будем. Он торт передал, убери в холодильник!

* * *

Ой, при лужку, при лужке,При широком поле,При знакомом табуне

Конь гулял на воле…

Выводила высоким, чуть дребезжащим голосом раскрасневшаяся баба Люба. Мягким баритоном вторил Дима. Он пытался дирижировать узкими гибкими руками, в подвернутых по локоть рукавах светло-голубой рубашки, удивительно красиво оттенявшей его смуглую кожу. Неизменный хвостик волос на макушке согласно подрагивал в такт движениям рук.

«Надо же, Димка поет классно! Все старушечьи застольные песни знает», — Катя уткнулась глазами в дисплей смартфона. Она почти не знала ни слов, ни мелодий. Дима распорядился петь «с листа» — с экрана телефона, где высвечивался текст найденной поисковиком песни.

Получалось неплохо. Голос у Кати приятный, хотя и низкий. И слух отменный. Она вела третью партию. Как смеялся Дима — на подпевке.

Звучало сумбурно, необычно и завораживающе. Голоса переплетались, мелодия взлетала, вибрировала, мощно билась о потолок, стены, окна и рассыпалась на яркие искры, затухая. Но наплывал, захлестывал новый поток…

«Отдохнем!» — махнула рукой разомлевшая, довольная баба Люба. Жестом дала понять, что пришла пора подкрепиться и повторить.