Деревенские адвокаты

— Ладно, пусть Кылысбаев… он ведь не в бочке затычка, чтобы взять и выкинуть. Затычку тоже, коли пора сменить, сразу не выбрасывают, сначала новую стешут, покрепче. Хвала создателю, ни раис нам, ни мы раису пока не надоели. Вот и все мое слово.

Прежние бы времена, после аксакала никто б и слова не молвил. Однако теперь времена другие, теперь у людей и на доброе, и на дурное язык хорошо подвешен.

Поднялся Искандер, завсегдатай мечети по прозвищу «С одной и с другой», и начал сыпать свои вопросы:

— А в ту ли ты сторону, дедушка, гнешь? С одной стороны посмотреть, имеем ли мы право, дозволительно ли нам к тому не прислушаться, что сверху говорят? С другой стороны посмотреть, коли мы все, собравшиеся здесь, не посчитаемся с дукамитом, не окажемся ли перед законом неправыми?

Но вопросы его остались без ответа, их даже не дослушали до конца. Опять вскочила Шаргия.

— Мужики! Ямагат! А почему это мы одному лишь Кашфулле косточки моем? Кто его вдрызг напоил? Пусть тоже ответит! Вон он сидит, забился в угол!

Нюх у Мухтасима острый. Чуя, что на собрании и до него доберутся, он пришел, чтобы, в случае чего, отвести удар, выйти сухим из воды. Не зря же Лисой прозвали.

— Зачем он его по аулу таскать велел? На весь свет опозорил? Пусть ответит! — потребовал Курбангали. Сидевший рядом Нурислам в спор пока не лезет, свое слово бережет для решительной схватки. «Это всего лишь ветерок, буря еще впереди», — думает он. Но бури пока не чувствуется.

— Мы тут только одного человека обсуждаем! Так что от вопроса не отклоняйтесь! — возразил уполномоченный. — Что он, тварь четвероногая? Сам небось соображает. Зверь и тот дурную траву не ест.

Самому Кылысбаеву довод казался сильным, но людей он не убедил.

— Пусть и Мухтай ответ даст! — послышались крики.

— Опоил он его чем–то!

— Отравы подсыпал!

— Вот жизнь пошла! Мало, что угощай, потом, значит, и ответ за гостя держи… Душа — мера! Что же, хозяину гостя за руки хватать? Не имеет права! — свое долбил жестянщик Гильметдин.

— Не любо — не люби! И в кажном деле так! — крикнул Нажип с Носом. Знать, увидел случай в прошлых своих похождениях оправдаться. — Кто же от назначенного яства откажется?

Халфетдин с деревянной ногой, который на всех собраниях и сходках за долгие годы и единого словечка не обронил, тут почувствовал, что язык во рту дернулся и ожил. Злость, столько лет дремавшая в груди, вдруг проснулась.

— Ты в это дело свой нос не суй! Тогда прищемили, так теперь оторвут, — остерег он.

Острословам того и хватило, со всех сторон посыпалось:

— Ничего, бывалый нос, испытанный, его так просто не возьмешь!

— Краса Кулуша'

— Только ли Кулуша! На всю округу славный нос! Дышать на такой нос, не надышаться — уф–уф–уф!

— Эй, хватит лясы точить!

— Пусть Мухтай скажет'

— Пусть даст ответ!

Мухтасим встал, но из угла своего не вышел.

— Даю ответ. Отчего же не дать? В том, что его в таком виде всему аулу, каков он есть, показали, моей вины нет, ямагат. Как свалился Кашфулла пьяный, я велел запрячь лошадь и бережно доставить домой. Но шурин мой Ишти, сами знаете, умом скудноват, нашел, оказывается, где–то ручную тележку и забаву себе устроил, дескать, мясник он. Я его отругал за это, крепко отругал. — В голосе, в словах Лисы звучала скорбь. — Вот как это случилось. А что я напоил его… Так ведь я не уговаривал. Я с гостем сидел, а он попросил и сам, один выпил, даже с нами не чокнулся.

— Так и было? — Кылысбаев этому не очень поверил, повернулся к Зулькарнаеву. Тот, словно уже пришел к какому–то решению, сидел спокойный. — Сам попросил и выпил?

— Так и было. Сам попросил и выпил.

В озябшей было душе приунывшего уполномоченного сразу потеплело. Громовой голос снова обрел силу.

— А теперь мы слово дадим тебе, Кашфулла, сын Га–рифа Зулькарнаева. Как же ты теперь оправдываться будешь? Какие клятвы принесешь? Ну, послушаем, — и он сделал шаг назад. Дескать, сейчас перед вами еще один человек выступит.

Кашфулла спокойно встал, но из–за стола не вышел.

— Ни оправдываться, ни клятвы давать не буду, — как обычно, с нажимом на каждое слово, сказал он. — Как мне теперь вам в лицо смотреть и как вот эту печать, данную мне Советской властью, носить? — Из брезентового портфеля он достал белую тряпочку, не торопясь развернул ее, выложил на стол круглую печать и четырехугольный продолговатый штемпель, портфель убрал под стол. — Вот они, печать и штемпель, оба в целости–сохранности. Принимайте. Я с этой службы ухожу.

— Вот это сознательно! — одобрил Кылысбаев. Но печать со штемпелем в глубокий карман галифе почему–то сразу не убрал.

Сидевший в третьем ряду Нурислам в два прыжка взлетел на сцену. Первым делом схватил печать со штемпелем и сунул себе в карман. Народ даже ахнуть не успел.