Деревянная грамота

Дед махнул рукой — не всякий день званые блины случаются, да и государь уже порядок оценил, похвалить изволил, можно и денежного награждения вскорости ждать, — кликнул Родьку Анофриева и поспешил к Татьяне.

Конюхи переглянулись — теперь можно было и дать себе передышку.

— В прошлом году я выезжал на Пардусе, так рубль мне пожаловали, вспомнил Богдаш. — А летом в Коломенском мы с Семейкой государя тешили, с седла на седло скакали, друг дружку из седел выдергивали, тоже по полтине получили. Может, и на сей раз рубль получу?

— Поделиться не забудь, — напомнил Тимофей. — А что, братцы, ведь на конюшнях чистота — хоть с полу кашу ешь, какого ж беса нам тут сидеть? Дед хорошо если утром заявится, подьячие наши тоже на радостях умелись, сам видел, как Бухвостов улепетывал. А Кондырев — он добрый. Пойти, что ли, на реку, хоть один бой поглядеть?

— А ты, Тимоша, в стенке стаивал? — спросил Данила.

— Кто смолоду беса не тешил? — вопросом же отвечал Озорной. Доводилось!

— А как же ты бился?

— Ты про что?

Даниле не хотелось объяснять, что он имел в виду малый рост Тимофея. Парень знал, что для кулачного бойца главное — мощный удар сверху вниз, а как же Тимофей-то бил? И как защищался?

— Неловко тебе, поди, было, — попытался он извернуться. — Бойцов-то в стенке не по росту подбирают. Что, коли против тебя стоял дядя вроде нашего Богдана?

— Ну и бил я дядю с правой руки в грудь или даже в брюхо. На левую руку его удар принимал, а сам туда бил, где он прикрываться не привык. Дядя-то выучен башку оберегать!

— Ты, Данила, гляжу, не на шутку биться собрался! — заметил Богдаш. Только с конюшен уходить не вздумай! Бойцов-то кулаки не кормят — разве таких, как Одинец или Трещала. А прочие все где-то служат или ремеслом кормятся. А то с конюшен сбежишь — да и будешь потом у Никольских ворот корочки у подьячих просить!

Данила покосился — Богдаш явно готовился перечислять его боевые подвиги, включая вчерашний позор. Однако Желвак опять словно на самой грани удержался.

Как всегда, конюхи вышли Боровицкими воротами. Тимофей зашел в церковку Рождества Иоанна-Крестителя, устроенную тут же в воротах, и пробыл там столько, что Семейка отправился его вызволять.

— Ты тоже за ним присматривай, — велел Богдаш Даниле. — Великий пост на носу, а он как редьку с квасом есть начнет, так сразу душой возносится и в обитель проситься начинает. Я ему покажу обитель!..

— Так коли душа туда рвется?

— Ты его, пса бешеного, не знаешь. Он в обители недели две, много три поживет, кто-нибудь ему слово поперек скажет, и он, Тимофей, всю обитель по камушку разнесет. Сам опозорится и Аргамачьи конюшни опозорит!

Дойдя до Водовзводной башни, конюхи повернули налево и поверху, по-над рекой, отправились туда, где шумел народ и вовсю били накры.

— Как бы узнать — кто на льду? — спросил Тимофей. Богдаш и Семейка разом поднесли к глазам сложенные крышечкой ладони.

— Ямщики, что ли?

— Нет, это, видать, Харлама Обросимова стенка, он в прошлом году с Одинцом выходил, в этом сам молодцов грозился собрать… Вон он, Харлам, в челе стоит, вон его бородища!

— Да не Харлам это…

Подошли поближе.

— Точно — Харлам! А против него — гляди, Данила! — зазнобушка твоя, Трещала с братией!

— В который раз сходятся-то? — спросил Тимофей забравшегося чуть ли не на подошву кремлевской стены парнишку.

— В первый! Да это бой нестоящий! — как знаток отвечал парнишка. — Не бьются — отдыхают!

— Ишь ты! Сам бы вон вышел на лед да и отдохнул! — оернул знатока Тимофей.

— А парнишка прав, — приглядевшись, заметил Семейка. — У Трещалы завтра-то главный бой. Одинец своих бережет, а этот, гляди, на лед выводит, да такого противника сегодня выбрал, чтобы вполсилы с ним биться. Ты что, свет? Или что увидел?

Это относилось к Даниле.

— Пока они тут воюют — пойти бы да отыскать у Трещалы эту треклятую грамоту… — прошептал Данила.

Семейка и Желвак, пораженные замыслом, переглянулись.

— А как ты ее собрался искать, свет? — тихонько спросил Тимофей. — Ты хоть раз в жизни выемку-то делал?

— Я — не делал, а вы?

Конюхи уже все втроем переглянулись.

— А нам — доводилось, — ответил за всех Семейка. — Полагаешь, они ее дома держат?

— А больше негде. Не с собой же берут…

С собой деревянную книжицу — такую, какой она представлялась конюхам по столбцам Земского приказа, — взять можно было разве что за пазухой. Но при этом она оказывалась в гораздо большей опасности, чем если бы лежала дома за печью, под сундуком или в ином труднодоступном месте.

— А коли у соседей хранят? — не унимался Семейка. — Завернули, либо в мешок с каким добром сунули, отдали все вместе на сохранение… Да любой боец мог ее домой унести!

— А коли Томила не врет и у них вовсе той грамоты нет? — внес свою долю сомнений Богдаш.

— А коли сыщем? — вдруг спросил Тимофей. — Хоть что-то же делать надобно!

И тут все поглядели на Данилу. Как-то так вышло, что о пропавшей грамоте больше всех именно он беспокоился, пробовал подобраться к ней на разные лады, и такое поведение парня было в укор куда более опытным конюхам, который день не умевшим выполнить поручение дьяка Башмакова.