Деревянная грамота

Это уже был приказ. Конюхи как раз друг за дружкой поднимались по вытоптанной тропинке. Она шла наискосок, чтобы не оказаться для человека чересчур крутой, и вела к упиравшемуся в берег переулку. Остановив товарищей, глазастый Семейка постоял несколько, потом выбрал странный путь — по дуге обошел нечто, одному ему понятное, и приблизился к забору.

— Огня бы, — попросил негромко.

Огниво оказалось у Богдана, он же припас и сухой бересты. Приблизившись к товарищу, конюх добыл огонь и посветил, куда велено.

— Ого! — воскликнул он. — Данила! Это по твоей части!

— Что по моей части? — идя Семейкиным следом, удивился парень.

— Да мертвое ж тело!

Первое, что увидел Данила, был продолговатый сугроб под забором. Как будто зверь прилег, прижался, стараясь казаться неприметным. Снег присыпал его, но когда Семейка провел по сугробу рукой — появилась темная полоса меха.

— А шуба-то волчья, — заметил, добравшись до тела, Тимофей. — А что, братцы, вдруг раб Божий еще жив? Забрел спьяну да и заснул?

— Я почему, думаешь, кругом обходил? — спросил Семейка. — Кабы недавно его сон сморил — следы бы свежие были. А тут, гляди, не следы — ямы. Снегом их хорошо припорошило. А снег, светы, с утра-то шел… Шубу на нем хорошую оставили — стало быть, не налетчики зашибли. Данила! Коли тебя сюда Господь привел — может, ты и человека знаешь?

Он преспокойно откачнул тело от забора. Богдаш поднес горящую бересту к мертвому лицу.

— Знаю, — и Данила несколько раз кивнул. — Это же тот, у кого скоморох товару просил! Который от людей прячется! Перфишка Рудаков!

— Вот те на! — воскликнул Тимофей. — Тот, кому Томила божился, будто наследство у Трещалы, что ли?

— Выходит, он, — и Данила повесил голову.

— Неужто за то его пришибли, что знал, где наследство? — сам себе не веря, произнес Богдаш. — Чтобы не проболтался — а, Семейка?

— Может, шел к Одинцу правду рассказать, а за ним — добрый человек с кистенем? — предположил Тимофей.

— Но коли грамота у Одинца?.. — воскликнул Данила.

Дельце запуталось еще крепче. Кому и зачем понадобилось отправлять на тот свет Перфилия Рудакова — было совершенно непонятно.

— Что с телом делать будем? — спросил Богдаш. — Стрелецкий караул позвать, что ли?

— Тут тебе не Белый город и не Китай-город, тут тебе Хамовники, напомнил Тимофей. — Хоть до завтра глотку дери — никакой стрелецкий караул не явится. Сами ткачи за порядком следят. А теперь ткачи гуляют…

— Оставим так, светы, — решил Семейка. — До утра с ним, я чай, ничего не сделается. Утром я до Земского приказа добегу, пусть за ним пришлют сани. Ну, идем, что ли, поглядим на Одинцовы ворота?

— Не идем, а бежим, — вдруг сказал Богдаш и сунул в снег догоревшую до пальцев бересту. — По реке сюда люди движутся, как бы не Одинцовы! Они, видать, последние бои досмотрели да и домой собрались. А нас-то всего четверо!

— Уносим ноги, — добавил Семейка и первым поспешил к переулку.

Надо полагать, люди, приближавшиеся по реке, издали увидели у забора Одинцова двора огонек. Был, был и вдруг потух. Но прежде успел осветить каких-то подозрительных молодцов. Молодцы растаяли во мраке, но глазастый человек мог бы, забежав вперед, увидеть тени в переулке.

И еще — среди крепких мужиков, вся сила которых, несомненно, была в могучей груди, дубовых плечах да здоровенных кулаках, оказался один умный. Он велел шуму не подымать, а разделиться, чтобы часть народу выбралась на берег раньше, у иного переулка. Таким образом он собирался взять неизвестных злоумышленников на улице в клещи. И ему это удалось…

— Стой! Стой, бляжьи дети! — раздался не глас человеческий, но звериный рев. И навстречу конюхам выскочило несколько бойцов, и встали те бойцы так, как становятся в стенке.

Не успел Семейка, шедший первым, крикнуть своим «Назад!», как и сзади заорали, загалдели:

— Имай их, имай! Вавила, фонарь тащи! Васька, крыло держи!

— Это кто тут балует?! — громогласно спросил Тимофей. — Кто государевой службе прохода не дает?!

— А вот уложим на снежок, там и поглядим, какова вы есть государева служба! — отвечал глумливый голос. — Да и спросим, кто вашего позорника Трещалу на царство венчал!

— Бить будут, — негромко заметил Семейка. — Ну, коли сами напали сами пусть и защищаются. Держись при мне, Данила, у меня кистень.

— Я сейчас их главного выкрикну и с ним схвачусь! — весело пообещал Богдаш. — Посмотрим, кто кого! А ты, Данила, от меня далеко не отходи, коли что — прикрою…

Тимофей же молча шагнул к забору. Забор был обыкновенный — в землю вбиты колья, поперек приколочены доски. Ухватив верхнюю двумя руками, а ногой упершись в то место, где со стороны двора полагалось быть колу, Тимофей рванул изо всей силы, раздался треск — и он отскочил с краем длинной доски. При этом ловко извернулся, опять оказался вплотную к забору и изготовился сделать следующий рывок.

— Ко мне, Данила! — крикнул он при этом. — Нам все дозволено, мы государева служба!

— Да что ж ты, ирод, мой двор разоряешь?! — заорал ошарашенный этим деянием мужик — надо полагать, хозяин двора, ткач.