Деревянная грамота

Может быть, он и не вмешался бы в любой иной день, а точнее — ночь, может, позволил бы Сопле помериться силой с Желваком по-честному, не заботясь о сломанных костях и прочих прелестях бойцовской жизни. Но наутро наступал четверг — тот самый день, когда государь, как обычно, выедет из Кремля посмотреть бои вблизи, и стеночный, и охотницкий. Этого масленичного четверга Одинец с Соплей весь год ждали и к нему готовились — нельзя же в последнюю минуту лишить стенку — надежи-бойца, а государя одного из лучших поединщиков!

— Васька! Кузька! Имайте его!

И сам кинулся к Сопле, повис у него на плечах, сгреб в охапку. Сопля рычал и брыкался.

— Вот так-то лучше! — крикнул Тимофей. — Уймись, Богдашка! Не то доской благословлю!

Семейка же оказался рядом с Желваком и схватил его за руку.

— Стой, свет, не то больно сделаю…

— Держите своего! — потребовал Одинец. — Мы своего держим!

— И наш шагу не ступит, — как старший, отвечал Тимофей. — Эй, Аким Одинец, выйди, потолкуем! Мы ведь и впрямь государева служба!

— А кто таковы?

— Да конюхи мы!

— Вон оно что! Слышал, Сопля?

— Врут! — выкрикнул спеленутый собственной шубой Сопля.

— Вот те крест! — Тимофей наконец отпустил доску и перекрестился.

— А коли конюхи — какого рожна под моим забором искали? — вылез вперед ткач. Оказался он маленьким мужичонкой, Одинцу до подмышек, и гляделся среди бойцов парнишкой-недомерком.

— Что, светы, не сказать ли правду? — очень тихо предложил Семейка, Богдановой руки меж тем не выпуская. — И поглядим, что ответят. А ты, Данила, примечай…

— А скажем… — Тимофей вышел вперед. — Такое дело, молодцы, — мы сюда не своей волей забрели, а нас послали. Кто Аргамачьих конюшен конюха может с приказанием послать — вы, поди, и без меня знаете. Так, Одинец? Мы розыск ведем.

— Врет! — в полной безнадежности перебил Сопля.

— А чем мы великому государю грешны? — спросил Одинец. — Плохо его на льду тешим? Старых заветов не храним? Обидели кого?

— Славно тешите! Сам завтра на вас поглядеть приду и за вас об заклад биться, — пообещал Тимофей. — А дело такое — с еретическим писанием связано.

— Еретики — это не по нашей части, — сразу отмел подозрение Одинец. Мы в церковь Божию все ходим, исповедуемся и причащаемся, посты держим исправно! Да и на что нам писание-то? Молитвы мы затвердили, а больше читать и незачем.

Данила усмехнулся — Одинец, хоть и был на вид прост, весьма витиевато признался в своей безграмотности.

— Да никто вас еретиками и не зовет. А ищем мы деревянную книжицу. Добрые люди сказывали, была она у покойного старого Трещалы, да и пропала. То ли в наследство кому-то отдал, то ли украли у него. А книжица еретическая, нам ее сыскать велено.

— А что ж не Земский приказ этим занимается? — опять влез ткач.

— А про то ты Приказ тайных дел спрашивай. Есть там дьяк — Дементий Минич Башмаков, его государь старшим назначил. Вот к нему и ступай! отрубил Тимофей.

О Приказе тайных дел всякие слухи ходили. Связываться с ним на всякий случай опасались. Ходить и спрашивать о всякой околесице никто бы даже и спьяну не стал.

— А к нам-то кто идти надоумил? — совсем попросту осведомился Одинец.

— Сказывали добрые люди, что из-за того Трещалина наследства вы, бойцы, вконец переругались, друг дружку убить готовы. Сдается, что у молодого Трещалы этой деревянной книжицы нет. Мы и подумали, что она, может, к вам попала.

Тимофей говорил миролюбиво, неторопливо, тоже — попросту, с искренним доверием. Данила меж тем обводил взглядом лица бойцов. Сопля сверкнул глазами в сторону Одинца. Одинец засопел. Прочие как-то вдруг притихли.

Бойцы явно что-то знали о деревянной грамоте!

— Нет ее у нас, — хмуро сказал Одинец.

— А была ли?

— Нет, и не бывала.

— Чего же вы с Трещалой не поделили? Добрые люди сказывали — свара у вас из-за Трещалина наследства!

— Пусти… Да пусти же! — Сопля стал вырываться, держали его уже не так крепко, и он выскочил из шубы, в два быстрых шага встал перед Тимофеем. Про свару я расскажу!

Данила насторожился — хитрый боец явно помешал Одинцу открыть рот.

— Ну, сказывай, — позволил Тимофей.

— Это Трещала кашу заварил. Стал у нас бойцов переманивать. Я ему настрого заказал в «Ленивке» бывать — так он не послушал и туда своих людишек тоже подсылал. У него в подручных скоморох есть, как стенку принимаются собирать, так и он на Москве объявляется! И тот скоморох тоже моих бойцов переметнуться подговаривал. А от Трещалы к нам один молодец перебежал, мы его до поры до времени прятали. Вот — у парня своего спросите!

Сопля показал на Данилу.

— А чего спрашивать-то? — удивился Данила. — Я про вашего перебежчика ни сном, ни духом!

— Скажи, как мы с тобой у «Ленивки» сцепились! Я же тебя за Трещалина лазутчика принял! Будто бы хочешь все в кружале разведать! А как к нам стал тебя зазывать — ты и на попятный! Ну, думаю, подослали!

— Когда это ты, Данила, с ним сцепился? — строго спросил Тимофей.

— Было дельце, свет, — вмешался Семейка. — Да и не дрались они, один лай, ничего больше.

— А поле того лая Даниле спешно втемяшилось кулачному бою обучаться? сообразил Озорной. — Разберусь я с ним!