Деревянная грамота

И еще - среди крепких мужиков, вся сила которых, несомненно, была в могучей груди, дубовых плечах да здоровенных кулаках, оказался один умный. Он велел шуму не подымать, а разделиться, чтобы часть народу выбралась на берег раньше, у иного переулка. Таким образом он собирался взять неизвестных злоумышленников на улице в клещи. И ему это удалось...

- Стой! Стой, бляжьи дети! - раздался не глас человеческий, но звериный рев. И навстречу конюхам выскочило несколько бойцов, и встали те бойцы так, как становятся в стенке.

Не успел Семейка, шедший первым, крикнуть своим "Назад! ", как и сзади заорали, загалдели:

- Имай их, имай! Вавила, фонарь тащи! Васька, крыло держи!

- Это кто тут балует?! - громогласно спросил Тимофей. - Кто государевой службе прохода не дает?!

- А вот уложим на снежок, там и поглядим, какова вы есть государева служба! - отвечал глумливый голос. - Да и спросим, кто вашего позорника Трещалу на царство венчал!

- Бить будут, - негромко заметил Семейка. - Ну, коли сами напали сами пусть и защищаются. Держись при мне, Данила, у меня кистень.

- Я сейчас их главного выкрикну и с ним схвачусь! - весело пообещал Богдаш. - Посмотрим, кто кого! А ты, Данила, от меня далеко не отходи, коли что - прикрою...

Тимофей же молча шагнул к забору. Забор был обыкновенный - в землю вбиты колья, поперек приколочены доски. Ухватив верхнюю двумя руками, а ногой упершись в то место, где со стороны двора полагалось быть колу, Тимофей рванул изо всей силы, раздался треск - и он отскочил с краем длинной доски. При этом ловко извернулся, опять оказался вплотную к забору и изготовился сделать следующий рывок.

- Ко мне, Данила! - крикнул он при этом. - Нам все дозволено, мы государева служба!

- Да что ж ты, ирод, мой двор разоряешь?! - заорал ошарашенный этим деянием мужик - надо полагать, хозяин двора, ткач.

- А вы чего на государеву службу поперли?! - загремел Тимофей. - Щас и не так тебя, дурака, разорю! По бревнышкам раскачу!

- Какая вы служба! Вы - шпыни ненадобные, теребень кабацкая, страдники, псы бешеные, воры! - отвечал уже иной голос. - Ужо мы вас обротаем!

- Это кто там таков грозен? - сразу же принял вызов Богдаш. - Ну-ка, молодец, выходи из толпы! Дай на тебя поглядеть, прежде чем уложить!

- Вавила, сучий сын, где Вавила?! - грянуло и спереди, и сзади. Посланный за фонарем Вавила где-то запропастился.

- А сам-то ты кто таков? Набрал ваш Трещала всякой шелупони, подлого люда, безместных попишек, да и гордится?! Я всех ведомых бойцов на Москве знаю - тебя не видывал!

- Да ты и теперь меня не видишь! - радостно завопил Богдаш. - А ну, выходи, что ты там за спинами отсиживаешься? Это тебе не в стенке в третьем ряду стоять, потылье охранять! Ну, вылезай, переведаемся! Жаль кулаков - да бьют же дураков!

Данила даже усмехнулся - задирать Богдаш был мастер.

- Вавила! Зашибу! - крикнул еще кто-то, и наконец возник фонарь.

Многократно изруганный Вавила подбежал туда, где тесно встали конюхи, но слишком приближаться не стал.

- Выше фонарь держи! - и из толпы бойцов вышел долговязый, в щегольской шапке с отворотами набекрень, узколицый, с короткой рыжеватой бородой. Ну, так и знал! Гляди, Аким, - вон тот нас у "Ленивки" выслеживал! Я его узнал - у него рожа кривая!

Теперь и Данила признал Соплю.

- Ты, что ли, охотницкому бою учился? - пренебрежительно спросил Богдаш. - Ну, скидывай шубу, выходи! Выходи на кон!

- Стой, Сопля! - тут появился человек, на которого стоило лишь раз поглядеть, чтобы назвать записным бойцом. Был он в тех зрелых мужских годах, когда черную курчавую бороду уже пробила седина, однако сила не убавляется, а даже крепнет. И весь казался сбитым и склепанным не по человеческому размеру - большое лицо, бородища - до середины широченной груди, и в тулупе своем - поперек себя шире, хотя и немалого роста.

- Не суйся, Аким! Я его видел, а ты - нет! Я его нарочно к нам зазывал отвертелся, щенок!

- Ты к нашему парнишке не цепляйся, ты мне отвечай! - Богдаш был неумолим. И даже принялся расстегивать шубу.

- Я тебя знать не знаю! Откуда ты такой на Москве взялся! высокомерно ответил Сопля. - Много вас таких-то ходит! У себя в Пустозерске или в Кеми первый боец - так и по Москве выступает, как боярин Милославский!

- А ты выходи, выходи! Лаяться-то и бабы на торгу горазды! А ты, Вавила, стой где стоишь! Чтобы свет - поровну!

Не боясь мороза, Богдаш скинул шубу, расстегнул стеганый зипун, чтобы

рукам было вольно, и встал не так, как стоят стеночники - левым боком, правая рука готова бить по дуге сверху, а неожиданно - ноги немногим шире плеч и малость присогнуты, переступают, словно пробуя на плотность утоптанный снег, оба кулака - у груди. При этом он слегка покачивался. Вдруг Богдаш несколько раз с силой встряхнул кулаками и вернул их на прежнее место.

Сопля, тоже раздевшись, боком пошел ему навстречу, готовясь бить так, как привык начинать бой: сперва левой рукой несильно, затем во всю мощь правой.