Деревянная грамота

- Нечего! - Тимофей подтолкнул его. - Пусть постоит да одумается. Озверел вконец! Скоро глотку кому-нибудь перегрызет!

Богдаш нагнулся, схватил горсть снега и прижал ко лбу. Талая вода потекла, пробилась сквозь кудрявую бороду, остудила лицо...

- Нет, - сказал Данила. - Не пойду.

- Ну и дурак, - тихо отвечал Тимофей. - Не видишь, что ли? Ему кровь в башку ударяет, он от боя как зверь делается. Пойдем, Данила. Ты и то сколько продержался...

Данила понял, что имел в виду Тимофей. Озорной хотел сказать - твоя шляхетская гордость не пострадала, мы все с ней, с гордостью, считаемся, а теперь пора и о душе подумать.

- Нет.

Он повернулся и пошел к Желваку.

- Что, мало? - злобно спросил тот. - Могу еще поучить!

- И поучишь.

- Сейчас, что ли?

- А хоть бы и сейчас.

Данила говорил тихо и просто. Но что-то было в его голосе, заставившее Богдаша посмотреть прямо парню в глаза.

Глаза-то были знакомые - темные, глубоко посаженные, под черными бровями. И волосы на них падали, едва не касаясь ресниц, все те же, легкие и пушистые, которые сами вместе держаться не желают. И длинноватый нос, так странно вылепленный, что из-за него всю рожу вкривь повело, был тот же...

Вряд ли в тот миг лицо Данилы выражало что-то особенное. Разве что готовность к дальнейшему жестокому бою. Но Желвак понял то, чего сказано не было, да и незачем мужчинам между собой такими словами меняться.

Данила остался с ним, невзирая на дедов приказ, на строгое мнение Тимофея... Данила признал его право быть таким, каков он, Желвак, есть, и не сказал ни слова упрека...

Богдаш сделал два шага и положил руки парню на грудь. Качнул упрямой своей, непутевой, кудрявой башкой - да и прижался виском к виску. Потом оттолкнул Данилу, развернулся и поспешил прочь.

Данила остался стоять. Он хотел спросить - а как же урок? Будет ли продолжение? Но спрашивать было не у кого - Богдаш уже завернул за угол.

Вечером Семейка привел какую-то древнюю бабку, и она растерла Даниле грудь с плечами - то, что пострадало от урока.

- Ты, старая, на какой отраве свои зелья замешиваешь? - удивлялся Семейка редкостной вони, идущей от заветного горшочка. - Теперь молодца неделю к коням подпускать нельзя - чихать станут, как бы не взбесились!

Знахарка собралась было возмутиться, но конюх замахал на нее руками:

- Молчи, Христа ради!

И, усмехнувшись, повернулся к лежащему на скамье Даниле.

- Мне так-то сказали правду - мол, к чирью твоему гусиный навоз приложен! Поверишь ли, конского навоза навидался - и ничего, а от этого чуть меня наизнанку не выворотило.

- Я завтра-то руками шевелить смогу? - спросил Данила.

- Лучше бы отлежаться, светик, - и старуха принялась собирать свое имущество.

- Выходит, мне после каждого урока по три дня отлеживаться? ужаснулся Данила своему будущему.

- Тому, чему тебя учил Богдаш, не всякий кулачный боец обучен, сказал Семейка. - Я-то знаю, сам дураком был, смолоду в стенке стаивал! Вот ты все шею трешь, досталось шее! А кто велел выходить в одном зипунишке поверх рубахи?

- Двигаться легче, - объяснил Данила.

- Теперь уж совсем легко, свет! На лед в тулупах выходят, с вот такущими воротниками, и те воротники еще чуть ли не войлоком подбивают. Шею беречь надобно! Потом - без шапок вы из конюшни выскочили. Ну, до Богдашки не всякий кулаком дотянется, чтобы ему зубы пересчитать - руку в сажень длиной сперва отрасти. А тебя, дурака, всякий ткнет в рыло - и шамкай потом, как старый дед! Когда дерешься - шапку в зубах зажимай непременно! Она и удар гасит, вскользь пускает, и во рту у тебя - вроде распорки.

- И точно...

Данила соглашаться с кем бы то ни было - не любил, но тут вспомнил прошлой зимой, когда на льду Москвы-реки, как раз под Кремлем, сходились стенки, выбегал посмотреть и еще подивился этим самым шапкам.

- Еще - рукавицы. Богдаш тебя голым кулаком бил - вот и больно! А когда стеночники сходятся - они в меховых рукавицах. Удар-то должен не кости ломать, а с ног сбивать. Не устоишь - ну и уползай себе подобру-поздорову, лежачего не бьют. Правда, есть умники - бьются с закладками в рукавицах. А закладка - или свинца кусок, или камушек. Всякую рукавицу не проверишь... Еще - онучи! Можно и в сапогах биться, но лучше в лаптях. Ежели, конечно, не собираешься недруга ногами забить. Тогда тяжелый сапог нужен. А учиться - непременно в лаптях!

- Чтобы друг дружку не поранить? - догадался Данила.

- И это тоже. А другое - онучи толсто намотать. У человека, как у коня, коли лодыжку повредить - не бегун и не боец. Онучи правильно намотать - с них удар соскальзывает, ступню они крепко держат.

- А еще? - Данила, хоть и побитый, был нетерпелив.

- Еще? За Богдашкой следи, вот что еще! - Семейка рассмеялся так, как он это делал всегда - почти беззвучно, и глаза его сделались узенькими щелочками. - Он, блядин сын, думает - раз сам тебе показал, так ты все тут же и понял! Учить-то не умеет, а берется! Ты следи, свет, как он бьет.

- А как он бьет?