Деревянная грамота

- Я тебя никуда не зову, - Стенька, как научил его Деревнин, был горд. Там на всякое место - по два десятка охочих баб! Без мовниц государь не останется! Но коли ты нам окажешь услугу - то и мы за тебя постараемся. Потом лишь не забудь на свадьбу позвать!

- А что за услуга?

Стенька возликовал - в голосе Авдотьицы была готовность на все, хоть бы и на блудное дело посреди торга, прямо в шалаше, лишь бы добиться места.

- А услуга такая. Тебя Аргамачьих конюшен конюхи по своему дельцу посылали. Не отпирайся - я своими глазами видел! И мы с подьячим моим знаем, что то за дельце, потому что и сами им занимаемся. И мы даже знаем, что ты неспроста вокруг меня вьешься - а тебя конюхи о том просили, чтобы вызнать, далеко ли мы с моим подьячим продвинулись. Молчишь! То-то! Тебе не чеботы нужны!

Авдотьица и впрямь молчала, опустив глаза.

- И я знаю, чего те конюхи у купца Белянина ищут, - продолжал Стенька. Вот как она туда попал - я в толк не возьму, но коли они вокруг белянинского двора крутятся - стало быть, она и там! Ну? Верно ли говорю?

Авдотьица быстро взглянула на Стеньку. Казалось, хотела задать какой-то вопрос - но передумала.

- Верно! - сам себя одобрил Стенька. - И что конюхи тебе платят - мы знаем. Да только им и заплатить-то нечем, им дьяк Башмаков много денег не даст! А коли мы с моим подьячим тебя на хлебное место устроим - тут тебе и кормовые, и подарки, и наряд подвенечный, и в крестные к твоим детям почтенные люди пойдут! Вот и подумай хорошенько! Сделаешь так, чтобы мы ее, треклятую, получили, а не конюхи, - сразу после Пасхи будешь в Верху! И в этом уж не ты мне, а я тебе крест целовать готов!

Авдотьица и это выслушала бессловесно.

- Да что ж ты, онемела? Язык на радостях проглотила? - удивился Стенька.

- Подумать надобно, - очень тихо произнесла она.

- Да что тут думать? Соглашайся, свет! А что сказать твоим конюхам - я тебя научу. Первым делом - об этом нашем сговоре молчи! Коли конюхи обо мне расспрашивать примутся - говори, обещал в стрелецкую слободу к хорошему сапожнику сводить, что недорого берет! И коли они что про нее, окаянную, говорить начнут, - примечай, чтобы мне после пересказать! И коли проведаешь, где ее на белянинском дворе прячут, - ко мне беги! Вот и вся премудрость!

- Умен ты, Степан Иванович, - с неожиданным почтением молвила девка. Знаешь, как дело повести. Я сейчас тебе ничего сказать не могу, потому что сама многого еще не понимаю, хитрят конюхи, а мне про свои козни не докладывают. Но коли что разведаю - дам тебе знать! Вот, погляди...

Она вынула из-за пазухи костяные четки, в которых через каждые десять коричневых щербатых зерен была большая бусина тусклого синего стекла.

- Поглядел, - отвечал Стенька.

- Коли кто к тебе прибежит и эти четки покажет - знай, что от меня. Сам меня не ищи - на Неглинке все равно не сыщешь. А я дам о себе знать. Только гляди, не обмани!

- И в мыслях не держал. Мы с Деревниным отродясь никого не обманывали!

На том Стенька с Авдотьицей и расстался.

Он еще подождал сидельца с санями, помог ему погрузить последний остававшийся в шалаше товар и поспешил в приказ.

По его довольной роже Деревнин понял - затея удалась.

- Я ж говорил - все они замуж хотят! А эта - других поболее, потому что ей-то выйти замуж труднее, чем обычной девке.

- Разве что государыня сама кому-нибудь жениться прикажет, да жениха к венцу под стрелецким караулом поведут...

- А это уже не наша печаль!

* * *

- Эй, Данила! - позвал Ваня Анофриев, входя с мороза в конюшенный теплый полумрак. - Тебя там домогаются!

- Девка? - обрадовался Данила.

- Женить тебя пора, - укоризненно заметил семейный человек Ваня. Парень, наш с тобой одногодок.

- Ну так веди сюда!

- Чужого-то?

Данила оглянулся по сторонам - старших поблизости не было.

- Ничего, ненадолго!

Это оказался Филатка Завьялов.

- Бог в помощь! - сказал юный скоморох. - А я по твою душу.

- Передать что велели? - едва удерживая трепет, зародившийся в груди чуть пониже шеи, спросил Данила.

- Да она со мной пришла, тут поблизости, в Ризположенском храме. Можешь выйти-то?

Данила был полуодет - когда купаешь норовистого аргамака, и сам вместе с ним вымокнешь. Он накинул на голое влажное тело рубаху, сверху - чей-то опрометчиво оставленный в шорной тулуп, и задами перебежал от конюшен к Ризположенской церкви, которая всегда удивляла его своей величиной. Эту бы церковь - да положить набок, думал Данила, цены бы ей не было! Вся она ушла в высоту, народу там меж толстыми каменными столбами помещалось хорошо коли с полсотни.

За столбом и поджидала его Настасья.

Церковь была не тем местом, где куму с кумой обниматься. Они тихонько друг друга поприветствовали и отошли к самой стенке, чтобы не мешать добрым людям, желающим приложиться к особо почитаемому образу - списку с чудотворной Богородицы Печерской.