Деревянная грамота

Блинов и кроме как у Семейкиной сестры можно было раздобыть в большом количестве. Но конюхи не хотели жевать их на морозе, впопыхах, они хотели достойно сесть за стол, перепробовать все приправы, и выпить в меру, и неторопливо съесть столько, сколько брюхо примет.

Пока обсуждали будущие блины - явился и Семейка.

Вновь конюхи свели вместе все, что узнали, охотясь за неуловимой грамотой...

- Завтра с утра, свет, пойдешь к тому Трещале, - решил Семейка. Купца с товаром, говоришь, скоморох поминал? А ты погляди - не появился ли в Трещалиной стенке кто новый. Ведь они, сучьи дети, не только ведомых бойцов из стенки в стенку переманивают, они еще и новых приводят да до поры в тайне держат! Отыщет такой замухрышка Перфишка где-нибудь в Пустозерске тамошнего надежу-бойца, сманит в Москву, прибережет его какой-нибудь Трещала до последнего - да вдруг и выпустит! А есть купцы и даже бояре, кого хлебом не корми - дай боем потешиться! И они стенке, которая им полюбилась, и вино выставляют, и денег дают. Вот и Перфишке перепадет.

Данила слушал, кивал, увязывал Семейкины слова с тем, что знал и подметил сам.

- Больше толку было бы, коли бы я к Одинцу пошел, - сказал он. - Но только с Соплей у меня дружбы не выйдет. Я с ним уже сцепился - сам до сих пор не пойму, что он на меня налетел?

- Чего-то они с Трещалой не поделили, - ответил Семейка. - Сам же говорил - наследство чье-то, что ли. И Сопля вздумал, будто тебя Томила для чего-то в "Ленивку" подослал. Завтра с утра к Трещале с Томилой и беги! А мы твою работу выполним.

Так Данила и сделал.

Это было воскресенье - последний день перед Масленицей. Очевидно, Трещала считал учебные бои тяжким трудом - бойцов не гонял, они слонялись по двору, иные схватывались биться, иные отдыхали, некоторые вообще отсутствовали. Данила велел вызвать скомороха. Целовальник Гордей, признав парня, повел его в дом.

- Бог в помощь! - сказал Данила и перекрестился на образа.

- Заходи, раздевайся! - предложил Томила. - Заодно и поможешь.

На полу у печи стояли два немалых глиняных горшка. Томила, сидя на лавке, прикладывал к ним поочередно кусок тонкой черной кожи. Похоже было, что он собрался обвязывать их по горлу, как это делают с маленькими горшочками, наполнив их горячим вареньем. Тут же, на краю лавки, лежали мокрые веревки.

- Давай-ка пособи, - сказал Томила, беря горшок на колени. Придерживай кожу-то, а я обхвачу.

Он взял кожу, которая, оказывается, уже была вырезана кругом, чуть больше двух пяденей в поперечнике, наложил на горловину, чуть присобрал и показал Даниле, как обхватить горшечное устье ладонями. Потом накинул петлю из мокрой веревки и затянул. Быстро и ловко вывязав узел, он вернул горшок к печке.

- Половина дела сделана! - воскликнул он и взял второй кусок кожи.

Когда управились с другим горшком, Данила спросил, для чего такое сооружение может понадобится.

- Да это же накры! - удивился скоморох. - Большие накры, в какие палками бьют! Погоди, веревка высохнет, туже натянется, тогда я их доделаю!

Он показал на две деревянные подставки, неприметно стоявшие в углу. Каждая была о четырех чурбачковых ножках и с круглым вырезом посередке, чтобы надежно установить горшок.

- Без накр скомороху на Масленицу нельзя, - продолжал Томила. - Вот видишь, веревочки свисают? Так я ими накры к подставкам привяжу, так оно надежнее будет. А потом и между собой горшки свяжу, чтобы их при нужде через конскую шею перекинуть можно было. Раньше-то с накрами в битву хаживали! Так на лошадях и везли!

Тут Данила вспомнил - летом, когда ходили с Семейкой к купцу Белянину посмотреть скоморошье представление, в переполохе как раз накры и были позабыты. Видать, так они тогда и пропали, если Томила новые мастерит.

- А для кулачного-то боя они зачем? - спросил он.

- Людей созвать, сигнал к началу дать, чтобы к боевой черте идти. Под них стенке хорошо наступать - бьют-то сперва все разом. И коли бой не заладился - накрачей бить в накры перестанет, бойцы разойдутся.

- И что - неужто услышат, поймут и разойдутся?

- Так заведено. Когда одна стенка другую за потылье выгонит, тоже накрачею знак дают - он умолкает.

- А сегодня учиться будут?

- Воскресенье же! Сегодня все отъедаются, кому надобно - лечится. Я вот буду Лучку обучать. Нарочно для него накры перетянул.

Скоморох пошлепал ладонями по черной коже - накры зарокотали.

- И что же - ты все время с бойцами на льду будешь? - Данила, видя, что сейчас - не до него, все же норовил хоть малость вызнать. - Ты же сам-то драться не станешь?

- Коли Трещала с кем выйдет в охотницком бою силами померяться - то, может, и я за него в стенке встану. Трещала-то посильнее меня будет, если сыщется какой дуралей - так я с ним схвачусь, а с достойным поединщиком он. У нас тут, Данила, свои расчеты!

В сенях раздались шаги, вошел Лучка в полушубке с длинными, едва ль не по колено, рукавами и сложенной вдвое рогожей под мышкой. В рогоже была какая-то доска вершка в полтора толщиной.

- Вот, сладил! Веревки высохнут - начнешь привыкать. Что это у тебя гусли?