Деревянный самовар

– Петрович, а если они сегодня Романа Суреновича в крайцентр подкинут, а завтра, как положено, и даже раньше, тебе следователей доставят?

На смирновское счастье к гостинице подходил экипаж вертолета. Генерал увидел их и – решил:

– Давай у них спросим.

– У нас, товарищ генерал? – откликнулся глазастый (видел кивок в их сторону) и ушастый (последнюю фразу слышал) командир вертолета.

– У вас, у вас, – подтвердил генерал и спросил: – Когда вам удобнее лететь в край, сегодня или завтра?

– Конечно, сегодня, товарищ генерал! Расход горючего один и тот же – два конца, а на койках в милицейском общежитии ночь проваляться – удовольствие маленькое.

– Когда сможете вылетать?

– Да хоть сейчас! – донельзя обрадовался командир.

– Добро, – принял решение генерал. – Завтра в восемь утра созвонишься с дежурным и сразу же с пассажирами сюда. А сейчас захватишь с собой народного артиста кинорежиссера Романа Суреновича. Роман Суренович, вам сколько времени понадобится, чтобы собраться?

– Десять минут, – ответил Казарян.

– Мы к машине, – сказал командир, – а вы, Роман Суренович, как будете готовы, сразу на аэродром. Ждем.

Экипаж, попрощавшись, быстро зашагал к своему вертолету.

– Саня, дубликаты у тебя в номере, – сообщил Казарян и тоже убежал – собираться.

* * *

…Проводили. Из номера Смирнова генерал позвонил краевому прокурору и дежурному по краю своего хозяйства. Дела были переделаны, и он, открыв свой портфель, выставил на стол бутылку коньяку. Хорошего, марочного. Поинтересовался, осмотрев, наконец, смирновский номер:

– У тебя закусить чем найдется?

– Тебе не закусывать, а пожрать как следует надо.

– Пока не хочется, Александр. Вот выпью, может, захочу.

Смирнов переложил со стола в ящик шкафа пакет, оставленный Казаряном, и принялся за сервировку. Поставил рюмки, но, подумав, в качестве рюмочных дублеров извлек из буфета пару гладких стаканов. Генерал на это одобрительно хмыкнул. Остатки того давнишнего генеральского пищевого подарка Смирнов уже пожертвовал на кинематографический стол. Но, на всякий случай, заглянул в холодильник. И – о счастье! – обнаружил две бутылки «боржоми», казаряновский самый любимый после водки напиток.

– Порядок! – обрадовался генерал и занялся бутылкой. Смирнов был прав: генерал разлил по стаканам. По полстакана. Специально зажег настольную лампу, чтобы рассмотреть коньяк на просвет. Пронзенный светом коньяк был подобен гречишному меду с солнцем пополам, и даже в прямых линиях стакан обнаруживал, неизвестно как, маслянистую мягкость и округлость. Генерал поднял стакан повыше – налюбовался – и предложил: – Со свиданьицем.

– И то, – согласился Смирнов. Чокнулись и легко, как холодный чай, выпили до дна. Залили водичкой. Смирнов, пустив боржомный газ носом, констатировал: – Варвары.

– А кто же еще? – согласился генерал, разливая на две дозы бутылку до последних капель. – Русские варвары.

– Приступаем к аттракциону под зазывно-цирковым названием «самобичевание»? – на чистом глазу поинтересовался Смирнов.

– Недобрый ты, Александр. Я давно заметил, недобрый.

– Ага, – согласился Смирнов. – Недобрый. Но пусть будет так. А то в последнее время очень много добряков развелось. За чужой счет.

– Это ты на меня намекаешь? – ощетинился генерал.

– Петрович, не заводись. Давай не будем сегодня ругаться.

– А ты не цепляй, – сдаваясь, все же предупредил генерал и вдруг вспомнил: – А что ты от меня спрятал? Со стола забрал и спрятал?

– Ну что мне с тобой, ментом, делать? И не надо, а сечешь.

– Правду сказать.

– Ишь чего захотел – правды. С нею опасно, Петрович.

– Понеслись московские фиоритуры. Лишь бы не ответить. Ладно, забыли про пакетик. За что выпьем?

– За правду, – подначил Смирнов.

– Да иди ты! – рассердился генерал, и они задумались над тем, за что же все-таки выпить. Думы прервал в дымину пьяный кинооператор Толя Никитский, с треском распахнувший дверь номера и тут же взмолившийся:

– Александр Иванович! – оглядел номер дурно сверкавшими глазами и увидел генерала, чему страшно обрадовался: – Вот и генерал здесь!

– Что надо, Толя? – раздраженно спросил Смирнов.

Толя насупил брови, сосредоточился, чтобы не качаться, ухватился за спинку генеральского стула и, предварительно пошевелив беззвучно губами, начал речь:

– Вам, как представителям советской милиции, я задаю вопрос: по какому праву меня ранним утром арестовали, а потом целый день допрашивали? Разве у нас человеку запрещено ночью отдыхать на лоне природы?

– Олега убили, – напомнил Смирнов.

– Убили, – упавшим голосом согласился Никитский и сел на кровать.

– Сколько раз ты в пьяном виде грозился убить Олега?

– Много, – признался кинооператор.

– Вот видишь. А потом тебя, как я понимаю, находят спящим в лесочке неподалеку от места убийства. И полупьяным еще. Так?

– Так, – жалея себя, согласился Никитский.

– Я считаю, что и милиция, и следователь имели полное право задержать тебя и допросить.