Деревня "Нюркин луг", или тайна печатной машинки

Пока я стояла и тряслась у дверей снаружи, Боян что-то фыркнул, поругался на стихоплета и, пнув дверь ногой, вышел на улицу.

— Уши в трубочку сворачиваются от этой розовой мишуры, — ворчал рогатый. Меня он, кажется, не заметил.

Я снова открыла дверь. Но теперь постаралась сделать это как можно громче, чтобы щетинистый ловелас успел принять обычный вид. И это сработало.

— Эй, Есенин. Отчаливаем.

— Леди... Не прощаюсь, — тряхнул Борис ушами окончательно зардевшейся поросюшке и вышел из сарая.

— И что это было? — спросила я. — Что значит «не прощаюсь»? Неужели ты решил остаться?

— Нет. Просто подпитываю в девушке надежду. Цель в жизни, так сказать, формирую.

— Неслабо ты о себе. Как с такой самооценкой в двери то пролезаешь?

— Так я ж из благих побуждений. Что она видит то? Сарай свой, да лоханку.

— А тут принц, да? Голубых кровей.

— Ну, не принц... Но, вполне себе привлекательный самец.

Я еле сдержалась от его важного, самодовольного вида.

— А она ничего, симпатичная, — задумчиво проговорил Борька. — Бочка бы ей отъесть только...

Команда уже стояла у калитки, собирая вещи. Себастьян проверял упряжь, Боян закатывал глаза, рассказывая смеющимся Даше и Тимофею о том, что хряк болтал в сарае. Все трое покосились на нас, увидев.

— А что же вы, Борис Борисович, даму с собой не позвали? — иронизировал козёл. — Несерьезно вы относитесь к чувствам других.

— Ой, иди ты, — мотнул пятачком свин.

— Собрались? — подошел к нам охотник. — Выдвигаемся. Нечего время терять.

Мы послушно зашевелились, а Себастьян вдруг замер. Провёл рукой по скамье у забора и растер пальцами плотную черную пыль.

— Странно. Ночью дождь был, а так пыльно, — сказала я.

— Дождь? — он настороженно поднял на меня глаза.

— Вроде, да. Не знаю. Я уснула.

— Идём. К вечеру надо до следующего посёлка успеть добраться.

Как-то резко отошёл к кобыле, повел её вперёд. Нам ничего не оставалось, как по уже сложившейся традиции идти позади него.

И снова в лесу нас атаковали полчища комаров. Такое чувство, что все зудящие твари этого мира собрались в окрестных лесах Комарихи. Надо будет вспомнить природные репелленты и намешать нам что-то для защиты. И почему мне это раньше в голову не пришло?

— Да хватит уже! — вопил Борис и тряс ушами. — Живого места нет! Кровососы проклятые!

Даша милосердно отгоняла от него комаров прутиком, но в наших условиях это не особо помогало.

— Ваше высочество, — с издевательским поклоном обернулся к нему Себастьян. — Смею напомнить про грязь.

— Смею ответить, — так же иронично начал Борис и огрызнулся. — Сам валяйся! А я не стану! Лучше пусть совсем съедят.

— Дело твоё.

Лес был мокрым, а листья — грязными. В моем мире так часто бывает у трассы, где за день проезжает не одна сотня машин. Но здесь, в обители природной чистоты и свежести, это было странно. Тем не менее, чем глубже мы уходили в лес, тем чище и суше были растения. Только количество носатых жужжалок не уменьшалось.

— Да и гори оно синим пламенем! — не выдержал Борис, с разбегу плюхнулся в грязь и принялся кататься в ней с боку на бок. — Уууу, хорошо! Прохладно! Ооох, замечательно! Получите, твари! Не видать вам кровушки моей!

— Вам спинку потереть, важнейшество? — встревал охотник, вместе со всеми нами наблюдая за принятием Борькой грязевых ванн.

— Себе потри, остряк!

И хряк пошел на второй круг обмазываться защитной жижей. Хохотали все. Но Борька с важным видом закончил процедуры и поднялся, довольный тем, что комарам теперь не было до него никакого дела.

— Вот природа и взяла своё, — мекнул Боян. — Свинья она и есть свинья.

Борис Борисыч важно хрюкнул, выбрался из лужи и весело попрыгал по тропе за охотником.

Пару раз мы делали привал. С большим трудом уговорила Себастьяна дать осмотреть его ногу и удовлетворенно кивнула, видя, что проблем с заживлением не возникло. Ранки затягивались как надо и травма уже почти не доставляла дискомфорт. Легко отделался. А моя душа была спокойна оттого, что по моей вине не произошло ничего серьезного.

Во время недолгих остановок, краем глаза наблюдала за Дашей и её другом детства. Нет. На дружбу их общение походило мало. Я заметила в глазах мельника какой-то особый блеск рядом с ней. Ласку, привязанность. Дарëна будто немного притихла, стала не такой шумной, а щечки все чаще краснели. Она совсем засмущалась, когда, сидя на траве, Тимофей сорвал цветок и мягко вставил его ей в волосы над ушком. Коснулась пальцами лепестков и с улыбкой опустила глаза.

Это было одновременно и смешно, и невероятно мило. В моём мире мало кому такое поведение показалось бы нормальным. Два взрослых человека смущаются, как дети, краснеют и путают слова рядом друг с другом. Для чистых, не испорченных жителей Нюркиного луга это было естественно. И в этом всем была какая-то особая прелесть и красота.

— Что там дальше? — спросила Себастьяна, в очередной раз надевая рюкзак.

— Кузнецово.

— Дай угадаю. Там живут кузнецы?

— Хм, сложная была задача? — усмехнулся охотник. — Как раз пора Ярку переподковать.

— Ярку? — переспросила я.

— Ярка. Яра. У лошади тоже есть имя.

— Ясно.