Деррида

Вначале все на месте, но после нескольких страниц или абзацев вследствие чудовищной постановки под вопрос у мысли не остается места, пригодного для жизни. Этот чисто литературный эффект, новое содрогание, поэзия Деррида – там, за пределами философского смысла утверждений. При его чтении у меня перед глазами всегда встает исход 1940 года. Отступающая военная часть заходит в какое-то местечко, которое еще ни о чем не подозревает, где кафе открыты, дамы читают дамские журналы, парикмахеры стригут, булочники пекут булки, виконты встречают других виконтов и рассказывают друг другу истории о виконтах и где через несколько часов все деконструировано и опустошено, где дома, закрытые или оставленные с распахнутыми окнами, лишаются обитателей, которых уносит поток машин или пешеходов, проносящийся по улицам, возвращенным в их «глубокое былое» путей, прочерченных в незапамятном прошлом великими миграциями[657].

Текст заканчивается на более спокойной ноте: Левинас признает, что не может и не хочет «продлевать траекторию мысли в сторону, противоположную спектру смыслового разброса ее глагола», и еще меньше у него может быть «смехотворного намерения „улучшить“ настоящего философа». «Пересечься с ним на его пути – уже хорошо, и, возможно, это и есть модальность встречи в философии. Подчеркивая фундаментальное значение вопросов, заданных Деррида, мы хотели сказать об удовольствии от соприкосновения в сердце хиазмы»[658].

Деррида, интерес которого к творчеству Левинаса после первого большого исследования, которое он посвятил ему за десяток лет до этого, всегда только рос, стремится выделить в этой статье только то, что сближает их друг с другом. Он тотчас благодарит за нее:

Дорогой друг,

спасибо вам, от всего сердца (хиазмы). Позвольте мне сказать вам просто, что ваша доброта тронула меня – вы знаете… что мы живем вместе, я бы не сказал в одном и том же, но в странно родственном X, в загадочной близости. Когда все границы (культурные, исторические, философские, институциональные) стираются, когда все «деконструировано и опустошено» войной, это оставшееся сообщничество является – для меня – жизненно важным, последним признаком жизни[659]

[660].

Через несколько недель после этого специального номера L’Arc в издательстве Fayard

выходит первая книга, полностью посвященная автору «О грамматологии». «Отступления» (Ecarts), задуманные Жаном Риста, содержат четыре эссе: «Бросок Д. и (есть) Иуда» (Le coup de D. e(s

)t Judas) Люсетт Фина, «„Unheimlich“ философ» Сары Кофман, «Двойная стратегия» Роже Лапорта и «Примечание на полях текущего текста» Жана-Мишеля Рея. Жан-Ноэль Вюарне, который поначалу тоже намеревался участвовать в этом проекте, потом отказался по причинам, как можно догадаться, скорее личным, чем теоретическим.

Это произведение, во многом сложное и подчас слишком уж подражательное, способствует, однако, укреплению статуса Деррида. Автор «Полей философии», пусть и отстраненный от авансцены, стал, однако, чем-то обязательным. И прямым следствием этого является критика, которой он недавно подвергся.

Глава 8

Glas. 1973–1975