Читаем Державин полностью

Наместник, генерал Иван Васильевич Гудович, — впоследствии граф, генерал-фельдмаршал, а в 1812 году главнокомандующий Москвы, — был человеком военным и к гражданским делам склонности не имел. Жил наместник в Рязани, охотился в свое удовольствие и службой занимался мало. Однако нити управления не терял и следил за тем, что делали губернаторы.

Гудович произвел на Державина при встрече очень хорошее впечатление. Ему понравились служебные бумаги, подписанные Гудовичем, «потому что везде ссылается на законы и их одних берет за основание: то чего же мне по моему нраву лучше?» — сообщал он одному из петрозаводских чиновников.

Но, приглядевшись поближе, Державин стал менять свое мнение о Гудовиче и, как у него водилось, громко заговорил о непорядках в управлении наместничеством. Это не могло понравиться генерал-губернатору. Державин стоял на своем и не стеснялся порицать ошибки начальника и его приближенных. Те, в свою очередь, выискивали промахи Державина, и взаимная вражда загорелась.

Вспыльчивый, бурный, неспособный к компромиссам в служебных вопросах Державин, конечно, был немало повинен в резкости этих столкновений с наместником и со всеми губернскими чиновниками. Однако главное заключалось не в характере Державина, как многие думали, а в том, что он работал необычайно добросовестно, не щадя своих сил, руководился прежде всего интересами дела и требовал того же от подчиненных, что не нравилось им, да не подходило и Гудовичу.

Державин не стеснялся ломать установившиеся служебные порядки, для того чтобы ускорить решение оперативных вопросов и с честью выполнить обязанности правителя губернии, которые он, кстати сказать, понимал весьма широко. Чиновники же во главе с Гудовичем предпочитали служить потихоньку, избегать крайностей и обострений, исполнять только то, что можно было сделать без особых усилий, на все другие случаи имея отговорки и отписки, носившие вполне официальный характер.

Державин никогда не мог забыть того, что он увидел и понял в дни пугачевского восстания; произвол и беззаконие властей стали для него злейшими врагами, и он постоянно преследовал их. Именно отсюда идут конфликты Державина с представителями власти в губерниях, которым он мешал на каждом шагу, нарушая спокойное течение службы своими требованиями законности и бескорыстия.

Приняв должность в Тамбове, Державин внимательно ознакомился со всеми губернскими учреждениями, везде побывал, выслушал чиновников, перелистал бумаги. Он сразу же увидел, что дела, особенно в судах, вершились крайне медленно, а решения часто противоречили законам и указам. Городская тюрьма была переполнена. Арестанты — «колодники»— содержались в земляных ямах, в холоде и голоде, множество людей подолгу томилось в заключении без следствия и суда.

Державин возмущенно доложил об этом наместнику и, не дожидаясь его резолюции, принялся действовать, желая облегчить положение заключенных. Так как строительных материалов отыскать в городе не удалось, Державин приказал разобрать несколько ветхих домов, принадлежавших казне, и построить новые камеры, а в старых произвести ремонт, что и было под его присмотром выполнено.

Приговоры тамбовской уголовной палаты вызвали большое недовольство Державина. «Я примечаю, — писал он Гудовичу, — что обвиняются здесь всегда малые чины, а большие, коих из дел сих изволите увидеть, оправдываются. По мнению моему, закрывать в искании и в приговоре винного, не есть человеколюбие, но напротив, зло, вредящее обществу. Гораздо бы более признал я соболезновательных к преступнику чувствований, ежели бы дело его решалось скорее и он бы под стражею содержался нежестокосердно».

Упрекая судей в медленном вершении дел, Державин советовал им хотя бы раз в жизни заглянуть в тюрьму, куда они отправляют людей, и увидеть, в каких условиях те находятся. Под угрозой строгих наказаний он заставлял суды быстро рассматривать дела и не томить в тюрьмах невинных.

Как и в Петрозаводске, Державин в Тамбове испытывал большие трудности с подбором чиновников. В письмах к знакомым в Петербург и Москву он не раз просил рекомендовать ему служащих, вплоть до переписчиков, копиистов. «Здесь крайняя в сих людях нужда, — писал он, — а особливо ежели бы были хорошего состояния, а более не пьяницы». Но таких чиновников с трудом можно было в то время отыскать и в столичных канцеляриях.

Не годились к службе и многие старшие должностные лица. Их также хотел бы заменить Державин, однако его попытки ни к чему не приводили.

Каждый губернский туз имел каких-либо влиятельных знакомых в окружении наместника или в Петербурге и крепко держался за свое место.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное