Державин

Ведёт в пути непроходимомПо тёмным дебрям, по тропам,Под заревом, от молньи зримом,И по бегущим облакам;День – нощь ему среди туманов,Нощь – день от громовых пожаров;Несётся в бездну по вервям,По камням лезет вверх из бездны;Мосты ему – дубы зажжены;Плывёт по скачущим волнам.

Поражает смелость уподоблений и поэтических преувеличений, служащих одной, главной цели – возвеличиванию Суворова и русских богатырей:

Таков и Росс: средь горных споровНа Галла стал ногой Суворов,И горы треснули под ним.

В русской поэзии немало стихов посвящено Швейцарскому походу Суворова. Но первым это сделал Державин.

Возьми кто летопись вселенной,Геройские дела читай;Ценя их истиной священной,С Суворовым соображай.Ты зришь: тех слабость, сих порокиПоколебали дух высокий;Но он из младости спешил

Ко доблести простерть лишь длани;Куда ни послан был на брани,Пришёл, увидел, победил.

4

Вал суворовской славы, прокатившийся по Европе, обогнавший влачившегося в дормезе, на ненавистных ему перинах хворого генералиссимуса, бушевал уже в Питербурхе. Нетерпеливый и порывистый Павел I не находил себе места, по нескольку раз на день спрашивая, когда же наконец приедет Суворов.

Всесильный генерал-губернатор Питербурха, начальник почт и полиции, член Иностранной комиссии граф фон дер Палён на утренних докладах не упускал случая дать мыслям императора иное направление. А после развода и отдачи пароля начальник военно-походной канцелярии граф Ливен докладывал Павлу поступавшие донесения инспекторов, которые обращали внимание на то, что шаг в полках, возвращающихся на постоянные квартиры из-за границы, не соответствует предписанному, что алебарды и офицерские эспантоны порублены и сожжены в Швейцарии, что у многих солдат обрезаны косы, что в боевых столкновениях применялся рассыпной строй, не указанный в уставе, что немало и других нарушений формы, к примеру, штиблеты заменены сапогами. Перед выходом к обеду и ужину, во время одевания, гардеробмейстер, простодушный Кутайсов, передавал императору неблагоприятные для Суворова соображения, нашёптанные Ливеном, Палёном, голштинцами Штейнваром, Каннибахом, Линдерером…

В один из своих докладов в середине марта 1800 года Палён вдруг замялся.

– Мне кажется, сударь, вы чем-то озабочены? – удивился Павел.

Последовал тщательно подготовленный ответ.

– Страшусь, ваше величество! Сумею ли справиться и оправдать доверие монарха в дни приезда и пребывания Суворова в столице!..

– А почему нет, сударь?

– Да слишком высока особа и велики указанные почести!

– Что именно, сударь?

– Так вы сами, ваше величество, будете встречать Суворова?

– А как же!

– И ему будет при вас гвардия отдавать честь?

– Конечно, сударь! Так мною приказано!

– И он поедет при колокольном звоне в Зимний дворец?

– Так.

– И там на молебне ему будет возглашено многолетие, за обедом будут пить его здоровье?

– Конечно, ведь он российских войск победоносец, князь Италийский…

– А за обедом будет викториальная пальба?

– Несомненно, сударь.

– А вечером во всём городе будет иллюминация и на Неве фейерверк?

– Верно.

– Ну, это слишком опасно, ваше величество… – Палён замолчал.

– Почему? – повысил голос Павел. Он подбежал к долговязому генерал-губернатору и, дёргая его за отворот мундира, стал сыпать словами: – Почему же? Отвечай! Немедля!

– Да как же! Будет жить в Зимнем дворце со всеми почестями, приличествующими высочайшим особам, войска и караулы будут отдавать ему честь в присутствии вашего величества, он станет принимать во дворце генералов и вельмож и ходатайствовать за них у вашего величества…

– Ну и что же? – Павел нетерпеливо притопывал ногой.

– А то, ваше величество, что он, ежели захочет, поведёт полки, куда прикажет. На ученье, на манёвры, – Палён наклонился к императору и добавил шёпотом: – Или ещё куда…

Павел задумался.

– Верно, сударь! – сказал он картаво.

Первая брешь в доброжелательном отношении императора к Суворову была пробита. Оставшись один, Павел вспомнил в туманном зеркале детства давний эпизод.