Державин

— Спасибо, братец! — только пролепетал ему вслед офицер.

Видно, Блудов, у которого на сокровища запорожцев разгорелись зубы, изрядно успел налакаться. В ответ на все увещевания Максимова, он нес одну околесицу.

— Что, договорились, сроднички? — садясь за стол, с насмешкою спросил Державин.

— Как же, черта лысого договоришься с ним! — мрачно ответил Максимов. — Его пьяного переговорить что свинью перепердеть!..

Брань и крики донеслись с другого конца залы. Игроки подступили к поручику, требуя закончить партию. Но офицер оказался не из робких.

— С мошенниками не играю! А ну подходи, смажу! — добродушным, не соответствующим моменту басом рокотал он.

Прибежал хозяин и развел спорщиков.

Державин же с Максимовым подхватили Блудова подмикитки, запихнули в карету и повезли на Поварскую.

Только подъезжая к знакомой церкви Бориса и Глеба, вспомнил сержант про Стешу: чем-то для бедняжки все кончилось? Покосился на Максимова — тот оттопырил губы и сопел, видно все обдумывая, как лучше завладеть кладом Черняя.

Карета уже повернула к дому Блудова, когда вдруг ударили в темноте трещотки и чьи-то сильные руки подхватили лошадей под уздцы.

— Дворянский сын Гаврило Державин! — просунулось в карету усатое рыло в треуголке.

— Что надобно? — встрепенулся сержант.

— Велено тебя взять под стражу и доставить немедля в полицейскую часть!

3

Семые сутки сидит лейб-гвардии сержант в карауле вместе с татями да беглыми людьми, никакой, однако, вины за собою не зная.

Как вошел в камору — ошибло его смрадом. Лег он в уголку, прикрылся мундиром и все размышлял. Объедья да помои, что давали, не ел, брезговал.

Когда на другой день после ареста привели его в судейскую, Державин с обычной для него горячностью сам подступился с вопросами: «За что ж вы меня, безвинного человека, схватили? К чему прицепились?» Но видавшие виды судейские крючки ухом не повели — сидели как болваны деревянные. А потом зачали спрашивать и домогаться, чтобы он признался в зазорном обхождении с дьяконовой дочкою и во искупление греха на ней женился. «Да вы что? Никак решили вовсе оболтать меня?» — дивясь безумству и наглости альгвазилов, одно и мог молвить изумленный Державин. «Никто на тя наговаривать не собирается, а отпирки твои не помогут. Звана ужо и твоя обличительница, — невозмутимо ответствовал председательствующий. — Обвопилась под плетьми, да потом и во всем и призналась». И верно, появилась вскорости Стеша, вся в пересадинах, и, не подымая отеклого от побоев и слез лица, все твердила, что сержант ее очреватил. «Ах, Стеша, Стеша! Что же ты грех такой на себя берешь! Где же правда на земле?» — сокрушенно сказал Державин и более ни на какие домогательства не поддавался.

А как свидетелей-очевидцев не оказалось, пришлось отправить его обратно в караул.

Знать, крючки судейские спокон веку жестокосерды были. Спомнилось ему, как, оставшись после смерти отца сиротою на двенадцатом году, терпел он с матерью и младшим братом всякие притеснения и лишения от соседей, отнявших у них лучшие земли, понастроивших там мельниц и потопивших их луга. А как входили они с ними в тяжбу, то в приказах сильная рука всегда перемогала. Да бедному везде бедно! Чтоб хоть какое-нибудь отыскать правосудие, должна была мать с малыми своими сыновьями по нескольку часов простаивать в передних у судей. Но те, выходя, не хотели ее даже порядочно выслушать, а с холодной безжалостностию проходили мимо. Нет, никогда не изгладятся в его памяти слезы и страдания матери от сего кривосудия!..

Так все-таки где правда, где вышний суд и воздаяние? До какой подлости и худобы доведен самый род его! А ведь Державины не самые худые дворяне на Руси! Предок его — мурза Багрим выехал служить из Большой Орды при державе великого князя Василья Васильевича, который самолично и окрестил его в православную христианскую веру. Вотчин у него было не счесть — во Владимире, в Суздалп, в Переяславле, в Юрьеве Польском, в Новгороде, в Нижнем… От Багрима, окрещенного Ильей, пошли дети — Дмитрий Парбек, Акинф, Юрья, Тегль, а от Дмитрия Ильина сына Нарбекова — Назарий, Алексей, Держава. Этот последний и был родоначальником их фамилии.

Что ж с того богатства осталось?

Дед Державина, Девята Иванов, пока силы были, служил верой и правдой России и Петру Великому, ходил в Крымские походы: в первом с боярином Долгоруковым, во втором — с Шереметьевым, был и против башкирцев, и против донских казаков, нес исправно службу в Казани, о чем «безо всякого закрытия и фальши» сообщал императору Петру Алексеевичу в 722-м году. Четверо его сыновей, а среди них и отец Гаврилы, состояли в российской армии: Иван в Преображенском полку в солдатах с 713-го году, да Иван меньшой в морском флоте с 715-го году мичманом, да Роман, коей определен в полк в солдаты с 722-го году, а потом пришел черед и четвертого — Василия.