Держись от него подальше

Наконец из подъезда вылетает помятый Колчин и, не взглянув на меня, садится в разбитую тачку. Следом выходит Тимур со следами мордобоя, но без критичных повреждений. Костров приближается к нам, берет поводок ретривера и сверлит меня взглядом. Я почему-то думаю, что хочу повиснуть у него на шее, хотя совершенно не имею на это права. Мы чужие друг другу. Состояние пограничное настолько, что сердце и разум вступают в схватку.

Мне кажется, что что-то изменилось. Я ловлю каждый жест Тимура, ищу в нем намек, расположение. Если он сделает ко мне хоть шаг – я сорвусь. Это логично, что я теперь могу его обнять. Да?

Он хмурится и разворачивается в сторону своего дома – я ничего не понимаю.

– Стой, Тимур! Что произошло?

– Ничего. Сегодня твой друг точно уже не вернется. Заблокируй его контакт. Не делай из себя жертву своими же руками. Я тебе в защитники не набивался и с твоими бандитами разбираться не собираюсь. В следующий раз, когда пустишь его в квартиру, будешь справляться с ним сама, – заявляет он и уходит.

Он что, зол на меня? Ну конечно же, зол! Но ведь пришел же?

– Врет как дышит, – тихо смеется Мария Игоревна за моей спиной.

Я улыбаюсь и надеюсь, что утром мы встретимся у его машины. Пока этого будет достаточно.

Глава 14

Холодное утро. Ветер пробирает до костей. Я кутаюсь в длинное серое пальто и топчусь возле машины Кострова. Вышла на пару минут раньше, чтобы он не успел смыться, – всю ночь казалось, что Тимур больше не станет со мной общаться. Даже порывалась написать, поблагодарить, спросить, все ли в порядке, но смирилась с тем, что, если буду так волноваться по каждому поводу, сойду с ума быстрее, чем могла бы. Нужно учиться терпеть. И не ждать миллиона обещаний, что меня не оставят.

Костров не уехал сам – это уже хорошо. Хотя странно, если бы было иначе, учитывая тот факт, что человек даже заводить собственную машину не умеет. Мне, конечно, слабо верится, что такой, как Тимур, мог купить права, а не сдать экзамен самостоятельно. Однако его замешательство при переключении дворников меня почти убедило.

Разглядываю ногти и усмехаюсь. Шеллак облез, из-за срывания обоев ногти стали совсем тонкими, а кожа на пальцах потрескалась и высохла. Зато каждый день я капля по капле обживаю берлогу и будто сама себя латаю, а не избавляюсь от хлама.

Костров появляется на парковке спустя три минуты – ровно в назначенное время, секунда в секунду. В длинном черном пальто, водолазке, темных джинсах. Он кажется таким обалденным, что у меня коленки дрожат, и я впервые понимаю, что это значит. Это не влюбленность или интерес, а просто эстетическое наслаждение. Так бывает, когда смотришь фильмы с молодым Орландо Блумом или Джудом Лоу. Примерно то же самое я испытывала во время просмотра заставки к сериалу «Молодой папа».

Весь такой великолепный, Костров шагает как на экране кинотеатра, а у меня сердце екает.

– Привет, – говорю я.

Он замирает и останавливается напротив. Поджимает губы и протягивает ключи.

– Привет.

Мы садимся в машину. Неловко молчим. Мне очень хочется придумать что-нибудь – завести разговор. От этой необходимости нутро сводит, а в груди какая-то тоскливая пустота.

– Я хотела поблагода…

– Не стоит. Поехали. Только поезжай по моему навигатору.

Он прикрепляет телефон к подставке и открывает карту, пока я завожу машину и трогаюсь с места, следя за маршрутом боковым зрением.

– Не в институт?

– Нет, прогуляем.

Я невольно улыбаюсь, а Костров неодобрительно косится на меня, даже закатывает глаза. Плевать, мне слишком нравится мысль, что придется с ним прогуливать. В этом есть особый кайф, словно он Гермиона Грейнджер, эдакая староста-отличница, пославшая правила в задницу. И это ощущается немного острее, чем прогулы с Колчиным.

– Если не ошибаюсь, у тебя сегодня ничего важного?

– Да нет, только лекции, а я их все равно списываю. – Я пожимаю плечами и стараюсь вести себя непринужденно, но на самом деле судорожно вспоминаю, какие у меня лекции, и прикидываю, сильно ли мне влетит. Но прогулять я хочу куда больше, чем ехать в универ.

– Почему ты такая?

– Какая?

– Ты изменилась.

Ощущение, будто он тоже всю ночь не спал, думал обо мне. Он, кажется, зол, что я такая. Мы не говорим о вчерашнем. Я речь приготовила о том, что он ко мне был несправедлив, и мне от этого обидно. Но Костров пристально смотрит, и его тема для разговора кажется важнее моей обиды.

– Раньше ты выглядела иначе. Прическа, одежда. Все другое. Ты была похожа на тех девчонок, что ходят с Колчиным. А еще ты была веселей. Если тебе так тоскливо без Колчина, зачем ты ушла? Я не понимаю, как это работает.

Мне до сих пор странно слышать голос Кострова. Он как заговоривший пес, который всегда молча смотрел тебе в глаза, иногда рычал, а ты гадал, о чем же он там думает.

– Не знаю, люди взрослеют, меняются…

Он неотрывно смотрит на меня, и становится неуютно. Я чувствую, как его взгляд блуждает по чертам моего лица, аж кожа зудит.

– Это неправда. – Он говорит сухо и строго, разбирает меня на детали. Или знает ответ, но ждет моего признания.