Дерзость надежды. Мысли об возрождении американской мечты

Через двадцать лет приблизиться к Белому дому стало уже сложнее. Блок-посты, вооруженная охрана, машины, зеркала, собаки и сборные заграждения охраняли весь периметр двух кварталов в районе Белого дома. Без специального разрешения ни одна машина не могла теперь проехать по Пенсильвания-авеню. Холодным январским вечером накануне моей присяги в Сенате Лафай-етт-парк был почти пуст; пока я проезжал через ворота Белого дома и дальше, по дорожке, мне становилось все грустнее от этого зрелища.

Интерьеры Белого дома вовсе не так блистательны, как может показаться по телевизионным репортажам и фильмам; скорее, он напоминает обустроенное, но уже не слишком новое жилище, где по ночам, наверное, зябко. И, пока я стоял в фойе и разглядывал коридоры, мне вспоминалась вся история этого места — здесь Джонни и Бобби Кеннеди напряженно думали над разрешением Карибского кризиса, Франклин Делано Рузвельт быстро просматривал текст очередного радиообращения, Линкольн одиноко мерил шагами коридор, неся на своих плечах бремя власти, возложенное на него нацией (через несколько месяцев мне довелось увидеть спальню Линкольна — скромную комнату, обставленную старинной мебелью, кровать с пологом на четырех столбиках, оригинал Геттисбергского послания, заботливо прикрытый стеклом, и... огромный телевизор с плоским экраном, установленный на одном из столов. Я тогда еще удивился: кому надо ночевать в спальне Линкольна и по ночам смотреть здесь спортивный канал?).

Меня сразу же встретил сотрудник Белого дома и проводил в «танк» — зал заседаний, прозванный так еще во Вторую мировую войну, — где собирались вновь избранные члены Сената и Палаты представителей. Ровно в шестнадцать ноль-ноль объявили прибытие президента Буша, он вошел и с целеустремленным, энергичным видом поднялся на возвышение той особой, пружинистой походкой, которая всегда служит знаком, что он настроен решительно и собирается сразу же взять быка за рога. Минут десять или около того он произносил свою речь, шутил, призывал нацию к сплочению, а потом пригласил нас всех в другой конец Белого дома на бокал вина и фотографию на память с ним и первой леди.

Я к тому времени уже порядком проголодался и поспешил в буфет, пока новоиспеченные законодатели выстраивались в очередь, чтобы сфотографироваться. Жуя салат и перебрасываясь словами с членами Палаты представителей, я вспоминал два своих предыдущих разговора с президентом — когда он позвонил мне сам и поздравил с победой на выборах и на завтраке в Белом доме, организованном для вновь избранных сенаторов. И в тот и в другой раз президент показался мне весьма приятным человеком острого ума, недюжинной выдержки и притом достаточно прямолинейным, что и помогло ему дважды выиграть на выборах; я без труда представлял его владельцем какого-нибудь магазина автомашин на соседней улице, который тренирует еще детскую бейсбольную команду малой лиги, а в выходные готовит во дворе барбекю, — в общем, вполне приятным собеседником, пока разговор вертится вокруг спорта и детей.

Но был на том завтраке один момент, когда, похлопав друг друга по спинам, обменявшись приветствиями, мы все расселись по местам, вице-президент Чейни спокойно принялся за яичницу с беконом, а Карл Роув на другом конце стола расправлялся с ежевичным десертом, и тут президент повернулся ко мне совершенно неожиданной стороной. Он в который раз говорил об основных проблемах своего второго президентского срока, в частности о необходимости сохранения того же курса в отношении Ирака, пересмотра Закона о борьбе с терроризмом, необходимости реформ в системе социальной защиты, коренного изменения системы налогообложения, о процедуре голосования при выборе судей, — и вдруг его как будто подключили к электрической розетке. Глаза президента уставились в одну точку; в голосе появились взволнованные, торопливые нотки, как у человека, который не привык, когда его перебивают, просто терпеть этого не может; любезность уступила место жесткой неуступчивости пророка. Я видел, как мои коллеги-республиканцы буквально смотрят ему в рот, думал о страшной изоляции, в которую может завести власть, и о том, как мудро отцы-основатели создали систему, где эта власть всегда находится под контролем.

— Сенатор...

Я обернулся, вынырнул из своих воспоминаний и увидел перед собой одного из тех пожилых чернокожих, из которых в основном и состоит штат официантов Белого дома.

— Тарелку убрать?

Я кивнул, дожевывая курицу, приготовленную по какому-то особому рецепту, и тут заметил, что очередь желающих поздороваться с президентом уже иссякла. Спеша поблагодарить хозяев, я отправился в Голубой зал. Молодой морской пехотинец у дверей вежливо сказал мне, что фотосессия уже кончилась и что у президента сейчас должна быть назначенная встреча. Я уже было развернулся, но тут в дверях показался президент и пригласил меня зайти.