Десант Тайсё

— Граждане, что это значит? Как вам не стыдно? Вы государственные служащие или цыгане? Разве можно прекращать работу в такой момент? Неужто вы не сознаете, что подобное поведение называется преступным саботажем, который сейчас равен предательству не просто советской власти, а предательству своей Родины?! Очень прошу вас понять это и продолжать работу.

— Узурпатор! Как ты смеешь обзывать нас предателями?! — возмутился стоящий рядом брюхач с пышными бакенбардами, а кто-то сзади угрожающе рявкнул:

— Вон отсюда, хамло!

— Мы не желаем работать на каторжников!

— Да, не желаем!

— И не будем! Хватит эксплуатировать нас!

— Тут же уйдём по домам!

— Что ты нам сделаешь, что?!

— К вашему сведению, я чрезвычайный комиссар города по борьбе с контрреволюцией, — терпеливо пояснил Пётр, — На основании происходящего я имею полномочия выставить вас отсюда. Понимаете?

— Как это выгнать? Разве ты нанимал сюда нас?!

— Жандарм!

— Большевик!

— Клеймёный каторжник!

— Проваливай к чёрту, пока жив!

Готовые смять его, чиновники с воем сомкнулись у ног. Уши заложили вопли, свист, улюлюканье. С трудом переждав дикий гвалт, Пётр сказал:

— Ещё раз предлагаю вам уяснить опасность ситуации. В бухте находится вражеская эскадра с десантами на борту. И связь с Россией нам нужнее воздуха. Поэтому прошу вас, очень прошу остаться на своих местах. В противном случае мы будем вынуждены всех, кто бросит работу, немедленно уволить. Иного выхода у нас, по законам военного времени, просто нет. Пожалуйста, поймите это.

Но господа эсеры не желали ничего понимать. Стачка была подготовлена даже материально: забастовочный комитет взял из кассы двести пятьдесят тысяч рублей, которые для надёжности вручил японскому консулу Кикучи. Требовался только предлог. И своим непочтительным отношением к Чеславскому Пётр дал его. Однако получить из японских рук своё жалование саботажники не успели. В тот же день комиссар милиции Мельников стал комиссаром и телеграфа. Красногвардейцы взяли его под стражу. В том числе для защиты горстки рядовых служащих, оставшихся верными новой власти.

Возглавила смельчаков Клава, которая лучше всех знала, что остановить работу нельзя. Иначе резонно возмутятся оставшиеся без связи консулы. Тогда телеграф на «законном основании» будет оккупирован интервентами, способными обеспечить его нормальную деятельность. Лишь теперь Клава по-настоящему оценила, что значит быть женой Петра и самой участвовать в отпоре забастовщикам, которые постоянно толпились у телеграфа, устраивая каждому смельчаку натуральный ад. Прежде такие солидные, чинные, обходительные, чиновники превратились в воющих, рычащих зверей, готовых растерзать ненавистную чернь. На всякий случай Пётр дал ей свой револьвер. Когда Клава показала его ораве, в очередной раз преградившей путь к дверям телеграфа, та оглушительно взвыла, но расступилась.

Всё это с первого дня забастовки неутомимо снимали для своих газет японские фотографы. Сплошь улыбчивые до отвращения, они облепили Клаву, умоляя наставить револьвер на любого из них. Она возмутилась:

— Может, ещё и пальнуть?

— Да, пажаруста! Можно-можно? — хором отозвались провокаторы, похоже, сплошь готовые умереть ради сенсационного снимка.

Дёргая за руку с револьвером и наводя его, допекли... Хоть впрямь отстреливайся. К счастью, на крыльце появились красногвардейцы, которые с трудом разогнали вопящую ораву, тоже невольно дав сделать снимки расправы над мирными иностранцами. После этого случая Дмитрий Мельников на время пересменки поставил вдоль улицы специальные посты. Смельчакам стало полегче. Петру — тоже. Но — ненадолго.

На сей раз матернуться заставил Проминский, по-дружески первому показав ещё маркое от краски объяснение Агарева, почему пожертвовал остатками былой репутации. Энергичный городской голова выпустил воззвание, в коем с прискорбием известил граждан Владивостока и союзных держав, что созданный большевиками хаос не позволяет поддерживать в городе нужный порядок, обеспечивая неприкосновенность интересов и жизни населения, а в итоге призвал всех сочувствующих городской Думе поддержать её в решительной борьбе с советской анархией. Пётр спешил в торговый порт выяснять, куда его начальник Ефремов сплавил миллионы рублей. Он в сердцах саданул дуплетом и послал друга к Косте. Тот в раздумье сказал:

— Значит, перевёртыш предпочёл удел троянского коня... Может, я не прав?

— Сегодня «Владиво-ниппо» сообщила, что стрела уже давно на тетиве. Пора её спустить. Видишь, какая синхронность...

— Прямо на зависть... Неужели союзники всё-таки уступили японцам? Или они просто решили нахрапом захватить город раньше всех?

— Ну, что ты... Как утверждает Медведев, американцы вкупе с англичанами и французами — настоящие конституционалисты и не допустят оккупации Владивостока в одиночку. Нет, не допустят. Это — исключено.

— Так что же делать, а? Нельзя же добровольно сдаваться на милость победителей... Тем более, что нас ждёт лишь позорная милость и неизбежно — позорная смерть.