Десант Тайсё

— Ф-фу, идиотство... Натуральное скотство! Зачем?

— Для веселья, должно быть. И как ржут все при этом... Прям страх! — невольно передёрнулся Кокушкин. Потом заклинающе добавил: — Хоть бы скорей все разъехались по домам!

— И ты — тоже?

— Хм, неуж я — рыжий? Ведь уже четыре года тут маюсь. Всё обрыдло — во! — полоснул он себя по загорелой шее.

После каторжных лет Петру было смешно это ребячество писаря, настрадавшегося в полковой канцелярии. Хотелось пожурить его, но не стал обижать искреннего человека. Лишь посоветовал:

— Ты всё же постарайся хотя бы по одному вытягивать их из трясины да приваживать к своему комитету. И вообще напиши-ка статью о настрое в полку.

— Слушаюсь! — весело козырнул Кокушкин, лихо прищёлкнув стёсанными до подошв каблуками.

Уныло брёл Пётр в комитет, пытаясь придумать, как перелицевать подобное воинство. Требовалась колоссальная работа, а нужных людей не имелось. Одному Воронину такое болото не осушить. Вспомнился недавно виденный в Думе генерал-лейтенант Сагатовский — командующий гарнизоном. Этот щеголеватый брюнет был одарён способностью точно чувствовать время. В пятом году он с довольной ухмылкой палил из нагана в восставших читинских рабочих и лично спалил на костре захваченный в бою красный флаг. А теперь восторженно приветствовал революцию, сам размахивая с балкона штаба крепости красным флагом. Затем, под сенью огромного красного знамени, с широкой алой лентой через плечо и роскошным алым бантом на груди, рядом с председателем Совета Гольдбрейхим принимал парад войск своего гарнизона. Сейчас бравый генерал рьяно поддерживал пришедших к власти эсеров, стремясь доказать им свою верность. Но вот какой военной силой располагал... И утешало в такой обстановке лишь то, что при случае не мог подавить забастовку или разогнать демонстрацию. Воистину, нет худа без добра.

Благодаря Воронину, старому и опытному большевику, Нейбут предельно точно знал, что творилось в офицерском клубе и солдатских казармах. Выслушав Петра и не став попусту переживать, он уверенно пробасил:

— Тут нам поможет сам Керенский. Наступление Корнилова скоро захлебнётся. И даже Савинков не сумеет погнать солдат вперёд. На кой чёрт им умирать на чужой земле, раз никак не получат свою? А дать её эсеры не могут. А без победы весь их авторитет — тьфу... Лопнет мыльный пузырь. И тогда солдаты будут наши. Вот увидишь скоро...

— Да-а, в таком аховом положении Главноуговаривающему придётся идти на следующую авантюру, — согласился Пётр, перебирая влажные гранки «Красного знамени». — Так чтобы это не застало нас врасплох, надо вооружать всех надёжных рабочих и портовых грузчиков.

— Согласен. Пусть Воронин тоже соберёт отряд надёжных солдат.

— А что будем делать с газетой?

— Подождём народ. Общий ум обязательно подарит спасительную идею.

Постепенно комитет наполнялся. Воскресение позволяло людям выспаться и охотно тратить свежие силы на коллективные интересы. Когда не стало свободных стульев, занимающих все стены, Нейбут объявил:

— Товарищи, есть проблема. Слово правды сейчас необходимо людям наравне с хлебом. А наша газета, наше «Красное знамя», может упасть. Как её выпускать без денег? Я не знаю. Вон редактор за последний номер выложил свои собственные. Больше у него нет. Что делать дальше?

Смущённо переминаясь или покашливая, люди озабоченно переглядывались. Мало кто из них подозревал о нищете партийного комитета, в котором Нейбут и Суханов работали бесплатно, а вся получка Петра ушла на покупку в Маньчжурии газетной бумаги. Первым отозвался находчивый Яков:

— У меня в полковой кассе есть аж тыща рублей!

Все рассмеялись, зная, что эти деньги неприкосновенны. Тяжёлой волосатой рукой Нейбут ласково взъерошил ему волосы. Яков обиделся:

— Чего вы? Может, комитет даст взаймы!

— Это другое дело... — задумался Нейбут и ещё ласковей пригладил его русый чубчик. — Спасибо, друг!

— А если я завтра брошу клич рабочим? — предложил Иосиф.

— Неловко... Сами гроши получают, — возразил Пётр и, посмотрев на Костю, отца которого до сих пор уважали в городе, спросил: — Вот как бы взять кредит в банке?..

— Великолепная мысль! — обрадовался Нейбут и подмигнул Косте.

Тот после освобождения из тюрьмы ещё не появлялся дома, избегая встречи с отцом, безупречная служба которого завершилась позорной отставкой. Стыд заставлял обитать в семье жены. Да разве можно сейчас признаваться в этом... Костя взял у Якова фуражку, звякнул в неё из кармана всю мелочь и пустил дальше по кругу. Двести два рубля тридцать четыре копейки высыпал затем Пётр в ящик своего редакторского стола. Теперь оставалось лишь позвонить в типографию, чтоб начинали работу. От хорошего настроения он ухарски посадил фуражку на Якова и посетовал:

— Такой бравый солдат, а горюет по мамке... Не-е, Яша, ты здесь нужен ещё по крайней мере до начала мировой революции. Вдруг нам всё-таки понадобятся твои деньги? Потому бдительно храни их. Это тебе партийное поручение.

— А я тово... Ещё не принадлежу, — смутился Яков.