Десять кругов ада

Ну, чего ж тоска-то такая? И близкая свобода не радует, из-за базара Мамочки этого... Прав он в чем-то, гусь подстреленный. Мать извелась, уж и квартиру хочет поменять, чтобы от друганов отвадить. Да как это сделаешь, все равно найдут, в одном же городе шарашимся. А с другой стороны, одну жизнь живу. Хочу выпить - пью... Будто работяги с бетонного меньше квасят? Жена вот... все на квартиру виды строила, на хрена я ей, зэк... а потом вовсе пропала. В городе хоть бы осталась, дочку бы повидать. Да она уж меня не узнает, старого и лысого... Вот житуха перелетная...

А по-другому жить не умею... Кому-то попадется бабенка построже, держит мужика, он и рад, расползется киселем и на дачу ездит. А наш брат свободу любит, чего нам баба, мы хозяева своей жизни.

А потом на воле одна пахота - паши, паши... Отпахал я свое, мне к тридцатнику, а вот медицинская карта как... том Дюма. Пора на отдых, на зарплату небольшую, но без труда. Я свое Родине отдал. Жалко, что на войну не успел, вот там бы я показал, на что способна городская шпана. Нельзя ползти по жизни слизняком и каждого мента бояться, юлить перед властью продажной.

Вот руки бы отрезать рационализатору, кто додумался до такой пакости грубо мазать стенки цементным раствором... Нельзя писать ни карандашом, ни ручкой. Кровью даже не намалюешь о себе памятку - сидел такой-то, тогда-то...

Сдохнешь тут, и ничего после тебя не останется, даже имени.

ЗОНА. ОРЛОВ

Парафинить себя Клячей Дробница позволял только избранному кругу. Работал всегда спустя рукава, еле ворочаясь, казалось, вот сейчас упадет и не встанет. Хотя сварщиком был неплохим, когда не ныл.

А то вот сядет и заведет:

- Ну и на хрена я даром здесь буду надрываться? Дома на шабашке я за такую работу четвертак в день забашляю, а тут вкалывай, не вкалывай - все одно больше стольника в месяц не выгонишь.

Шабашка была его стихией. Он ждал ее, а когда урывал, весь отдавался работе, чтобы потом сладко помнить об этой шабашке. Приварит крыло на вольном "МАЗе" - пару пузырей водки... За нее можно было достать все, что угодно. Но жадный до выпивки Дробница всегда выпивал сам... и попадался, беззлобно сносил наказание, считая это естественным продолжением банкета.

Но... шабашка случалась все реже, все реже и водочка смачивала горло Клячи из-за бдительности контролеров. Он окончательно утерял интерес к работе, серой тенью бродил по Зоне, все больше горбатясь неразрешимым вопросом - как жить дальше? И уже вовсе походил на клячу худым торсом, сутулой спиной и опущенным носом под унылыми глазками.

В последнее время он стал строить дикие планы бежать в тайгу. Не отсюда, а по выходе на волю. Боялся он там надзора над собой легавых-ментов, но больше всего боялся себя - дурного по пьянке, почти невменяемого, способного взорваться по мелочи и натворить опять что-нибудь, и опять - Зона, и поиск ответа: почему меня?

Стырить что-нибудь - пожалуйста, уговаривал он себя. Только не зарываться, стырил - и на дно. Чтоб деньги оправдывали риск, а на мелкую сошку теперь не клевать - хватит, ученые, сопрешь на копейку, дадут - на цветной телевизор.

Две ходки, двенадцать лет пахоты на "контору" и "хозяина", отложили отпечаток и на здоровье - на производство он не пойдет, это точно, не нужны ему все эти райисполкомовские комиссии по трудоустройству. А на завод и не возьмут теперь - рецидивист, молодежь им испортит. Привыкший искать вину всегда на стороне, он и в подорванном здоровье своем винил "хозяина", в неудачах жизни же виновата была, по его мнению, "легавка", что не давала ему размахнуться, своровать по-крупному, - тогда бы уж он завязал. Стал бы нормальным человеком, не вором, играл бы в домино и ездил на море. Жил бы как все. Но - с капиталом. Не давали осуществиться этой мечте, а раз так - получи, фашист, гранату!

Мерно качался фонарь за окном, спала камера, спал изолятор, спала Зона, и только неумолкавшая квакушка противно и до тошноты знакомо квакала свою нескончаемую песню - "ква-а-а, ква-а-а". Это значит, что сигнализация под грозным названием "Канонада-сирена" на запретке работает, что все нормально, что заключенные на местах... Квакушка эта была чувствительной дамой - пролетит птица, перекрыв радиолуч, сразу мерзкое якающее устройство издавало свой истошный крик - словно скребли тупым ножом по напряженному зэковскому нерву.

Так ежечасно по девять раз, от отбоя до подъема квакала Зона тем, кто не спал, задумавшимся в ночи и забывшимся в дреме - "ты здесь, ты здесь, ты здесь"...

В ШИЗО звонок подбросил камеру в пять утра. Засобирались угрюмые с недосыпу штрафники, от которых тянуло чем-то тухлым, кисловато-прелым, привычно защелкнули в стены нары-"вертолеты". Кляча, тоже молча, собрал свою "малую авиацию", присел на холодный стул, вмонтированный в пол, и сразу вернулся в истому прерванного сна.

Блаженство это длилось недолго - открылась кормушка, и грязная рука просунула завтрак - каждому по двести граммов хлеба-чернухи и по кружке кипятка. Вот и все меню...