Весь мир на ладони - со всеми его вековыми язвами, ведь всю свою жизнь люди поджигали, насиловали, изготовляли фальшивые деньги и грабили с помощью оружия. Многим сходило с рук, многие страны, племена и народы провозглашали грабежи официальной политикой и особо отличившимся давали награды. Если сегодня мы, в нашей стране, признали все эти деяния преступлениями, не мы ли великая страна, что защищает справедливость и порядок. Мы, а не Америка какая-нибудь, где нет этих свобод и преступники разгуливают по улицам. Ведь кто, как не преступник против человечности, - зарвавшийся капиталист, банкир, ворочающий деньгами, сенатор - "избранник народа", который проезжает на "Линкольне" мимо этого самого народа, копающегося в мусорных бачках? Преступники. И никогда не будет их в нашем лучшем из государств, избравшем путь равенства и великой человеческой свободы.
Пусть не все пока получается, но то не вина советских людей, это наследие войны, империалистическое окружение и наше пока непонимание, что лучшего государства на свете нет и быть не может. Поймет это каждый зэк, и не будет воровства в государстве - самого страшного зла. Ведь ты украл не у человека, но у своей Родины, вскормившей тебя и вспоившей. Ты запустил руку в карман, на который трудится огромная армия честных и порядочных людей, и теперь они откажут себе в чем-то, ведь ты лишил их этого, украв три рубля, сто, тысячу... Как же донести до моих олухов такие простые истины - не воруй у себя!..
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Смерть Гуськова поставила перед майором задачу - понять, что это - дикая случайность, недосмотр или чья-то месть. Винил и себя, что разрешил свидание. Разжалобился на слезы зазнобы и просьбы осужденного. Первым в этот вечер майор вызвал Крохалева.
- Кто мне может ответить, кто сегодня стропу монтажкой крепил? - бросил, устало рассматривая неисправимого шута.
- Часть я, часть другие, - замялся тот. - А что? При чем тут монтажки, если бетон не высох?
- А при том! - заорал Медведев. - Если даже без бетона поднять арматуру за монтажки, то, правильно вставленные, по технологии, они - не вырвутся! Понял?
Тот испугался.
- Ну... если и было... не специально ж я это сделал... Это же мой лучший кореш был!
- Специально, не специально - человек-то погиб... - махнул рукой майор.
Вдруг понял, как он устал за эти дни. Потер большими руками красные уже вторые сутки глаза, вздохнул тяжело и долго. Опять противно закололи иголочки в левом боку - сердце...
- Смотрите сами. Не специально я, - гундосил зэк. - Лучше б меня прибило!
- Не буду больше добряком, стану наказывать. Завтра сваю сам ломом раздолбишь, чтобы до конца удостовериться, почему вырвало монтажку, прозвучало как приговор. - И на бетон теперь пойдешь, хватит лодыря гонять... Доложишь звеньевому. А за смерть тебе все равно отвечать придется...
- Перед кем? - эхом отозвался Крохалев.
- Не знаю... Перед собой, - твердо сказал Медведев, поднял на него свои красные глаза, ненавидящие мир Крохалева, мир приблизительных ответов, приблизительной жизни и выполнения любого дела абы как. Мир, убивший молодого парня - просто так, походя.
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
Еще до прихода на участок майора Крохалев стал долбить аварийную сваю в том месте, где крепилась монтажка. Никто не помогал, проходили мимо, делали вид, что не замечают его. Ну, думаю, не дай бог, если точно смухлевал, стручок дохлый, разорвут...
Он продолбил и сразу исчез. Подхожу и вижу: ну, так и есть - монтажка не была укреплена за арматурный каркас. Вот почему он смылся... Получается, эта сука смешливая и виновата в смерти парня.
Ну, поймали его ребята в подвале, привели. Стоит, моргает глазенками, слово вымолвить боится. А я смотрю на его прикрытые веки, там наколки с блатным гонором, над одним глазом "Они спят", над вторым "Не будить". И так хочется по этим зенкам кулаком лупануть со всей силы да спросить: "Ну что, сучонок приблатненный, проснулся? Проснулся?!"
Хоть бей, хоть убей придурка, а кому от этого станет легче... Парню, что теперь в моргушке лежит? Плюнул я в рожу шуту гороховому и ушел.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
На Крохалева в этот день никто не глядел. Воцарилось вокруг него всеобщее молчание, этакий колпак презрения, что не пропускал ничего, кроме злых взглядов. И хотя возник этот колпак стихийно, Крохалеву было жутко от такого бойкота. Впервые его никто не пригласил к чаю. Каждый понимал, что из-за подобного разгильдяя любой из них может покалечиться или погибнуть, представляя, как сваи летят им на головы...
Первым не выдержал тягостного молчания Бакланов:
- Скотина. Пойду прибью его.
Никто ему не возразил, не удержал. Бакланову жгуче захотелось вогнать сейчас в жидкий бетон вместо вибратора самого козла Крохалева, чтобы забыли навсегда об этом гнилом человеке. Воронцов понял его намерения, положил тяжелую руку на плечо, все сказал глазами - не надо. Бакланов сник под взглядом Бати, перечить ему он не смел.
ЗОНА. КРОХАЛЕВ ПО КЛИЧКЕ КРОХА