Десять кубинских историй. Лучшие рассказы кубинских писателей

Подлинная история Розы Келлер начинается с того, что она выходит из бара в Париже, а точнее, в момент пересечения площади, не менее унылой, чем те, что мы видим на полотнах Джорджо де Кирико: сумрачная безмолвная эспланада манит ее к себе. Не слыша оклика, Роза Келлер медлительно, самоуверенно углубляется в новый лабиринт, и вдруг — падение в водоворот охристого гниющего смрада. По черной подземной реке она плыла всю ночь и все утро, пока не проснулась на берегу в устье реки, в окружении крабов, которые уже приготовились к атаке, с лицом, источенным крысами и рыбами.

Наклоняясь над водной гладью, точно Нарцисс, Роза Келлер отказывалась верить, что это зловещее лицо, полускрытое водорослями и тиной, — то же самое, которое ей так нравилось румянить у зеркала в вечера безмятежной неги, когда она перевоплощалась в изящнейшую Ррозу Селяви; тут она поняла, и в сердце у нее заныло, что гноящиеся раны превратили ее в распухшее чудовище, и делу не помочь ни шляпой с широкими полями, спереди задрапированными, ни румянами с изморозью, подчеркивающими скулы (их мужская заостренность почти не поддавалась маскировке), ни духами с запахом фиалок, ни молотой корицей, ни шелками: теперь, истерзанное демонами клоак, ее лицо плохо годилось для трансвестизма.

Всего за несколько мучительнейших часов ее привычная жизнь рухнула. Из воды ей удалось выбраться только ценой огромных усилий: после падения в пропасть ее кости превратились в крошево. Она чувствовала себя Христом, только что пригвожденным к кресту, муравьем под пятой диплодока, интуитивно сознавала, что судьба и мир сыграли с ней грязную шутку, что она осталась в проигрыше, что она при жизни мертва, а воскресение невозможно, если только не в качестве мести, справедливейшего реванша, к которому призывало горькое недоумение, точившее ее сердце: «За что меня ударили по голове? Какое таинственное существо расставило мне ловушку в глубинах канализации?» Наивность этих двух вопросов, остававшихся без ответа, растворялась в новорожденной ненависти. Каждый раз, когда она наклонялась над водяным зеркалом, чтобы увидеть свою новую омерзительную кожу, из ее пор вместо пота источалась желчная злоба — та самая заразная злоба, которую ей привил какой-нибудь грабитель, но — беспрестанно спрашивала она себя — как отомстить тому, кто ее ударил, если даже его проклятого силуэта не было видно во мраке? Роза Келлер разрыдалась от ярости, выбранилась на все четыре стороны, но ее слезы только слились с тихими водами болота.

Ей требовалось излить, разрядить бешенство. Отныне она возненавидела мир, не дающий ответа, безмолвный, в самом нездоровом уголке которого ей отныне предстояло прозябать. Человечество показалось ей мерзостным, ненависть к людям крепко засела у нее в голове, и рыбы мерзостны, и крабы, и воды устья, и ее искусанное лицо, и солнечный свет…

Только надежда взять реванш дала ей силы, чтобы бежать от вод, которые под вечер начали подтоплять берег, возможно участвуя во всеобщем заговоре с целью ее уничтожения. Она не позволит одержать над собой верх ни людям, ни стихиям, только не теперь, когда она цепляется ногтями за песок, чтобы доползти до луга, держа курс к строю сосен, которые укроют ее на время выздоровления. Ей не хотелось прибегать к лицемерной помощи какого-нибудь незнакомца: она исполнилась недоверия и страха перед обманом со стороны притворно милосердной, а на деле преступной, деспотичной, садистской души.

Если к ее убежищу случайно приближался рыболов или купальщик, Роза Келлер, искусная в камуфляже, старалась затаиться, замыкалась в своей раковине. Если человек подходил чересчур близко, она подражала перезвону гремучей змеи, жужжанию осы или загробному резонирующему стону привидения. Так ей удалось прожить в уединении долгие дни, когда ей досаждали москиты, когда она питалась отвратительными блюдами из земноводных, грызунов и насекомых, дни, в течение которых росли щетина и космы, вихры и заусеницы, лишаи и бородавки, прыщи и герпетическая сыпь, волдыри и гниющие язвы, и, хоть ты и не поверишь, прожить те дни, когда ее кости срослись, а раны на лице зажили.