Десятый десяток. Проза 2016–2020

Но можно и воспитать и выковать характер. Он-то все и решает. И закалять его надо смолоду. В старости человек одинок. Значит, характер необходим и независимый, и твердый. Иначе худо тебе придется.

41

В молодости подстерегла меня тяжкая и, как считалось тогда, роковая неисцелимая болезнь. Справиться с нею я не надеялся, я только спрашивал сам себя:

– За что? Так рано… Это не верно. Я еще ничего не сделал. Это неправильно, несправедливо.

Рядом со мной неслышно томился неразговорчивый доходяга. Однажды ночью я услыхал:

– Смертушка, выручи. Сколько ж можно? Устал я маяться на земле…

В те мои годы еще не мог я впустить в свою душу его тоску. Сам подыхал и слишком был молод. Только и думал, как это страшно – уйти в песок и смешаться с глиной, толком ничего не додумав, не написав, ничего не оставив. Хотя бы несколько стоящих строк. Уйти, еще вдосталь не надышавшись, не налюбившись, совсем молодым. Неверно, нечестно. Нет, не по-божески… Так не должно быть. Какая-то дичь…

Возможно, в те черные ночи я выпросил, вымолил свою длинную жизнь. И кто-то невидимый дал мне шанс.

Тогда я понял, как короток день, как хрупок мир и как мал мой срок.

42

В другой своей жизни, в другом столетии, уже не в своем двадцатом веке, совсем в иной, незнакомой стране, неузнаваемой, перевернутой, сижу, неподвижно уставясь в столешницу, привычно ворошу дни и годы.

И с сокрушительной ясностью вижу, что до последнего рубежа всего ничего, рукой подать, каких-нибудь два или три шажка.

43

Мысль словно обесточена.

Блекнут краски, вянет цвет.

Представление окончено.

Уходя, тушите свет.

44

Вот и дописана и дочитана длинная книга одной судьбы.

Я не хочу быть несправедливым к веку, в котором так долго жил.

Был он жестоким, был кровавым, но войнами, кровью, погромной злобой были богаты и все другие, давно отгремевшие времена.

То, что скромнее была их мера, так ведь моложе, несовершенней была и сама цивилизация.

Но, понимая неотвратимость скорой разлуки и обрывая этот неистовый круговорот, я сознаю: труднее всего прощание с пером и бумагой.

45

Вспомнилось: покидая город и дом родной, попросил отца:

– Дай, отче, совет на все времена.

Отец, как всегда, был скуп на слово:

– Даю. Запоминай: не толпись.

– Услышал. Понял. Так я и сделаю.

июнь – август 2018

Власть

Попытка тренинга

1

В самую дерзкую юную пору я не стремился стать вожаком. Хотел быть человеком команды.

Взвешивал собственные возможности, трезво оценивал вероятности.

Трезво просчитывая все риски, дал себе слово не лезть на вершину, на Эверест – на этом клочке место найдется лишь одному.

Я видел себя вторым. Но – не третьим.

2

В лидеры меня не тянуло. Всякое первенство предполагает почти непременное одиночество, а от него исходит холод.

Жить в этом климате день за днем и неуютно, и опасно, выстудить можно себя самого.

Но эта опасность мне не грозила. Ибо по милости небес я от рождения был ледовит, и не было никаких причин меня дополнительно подмораживать.

В самых отчаянных переплетах я крепко держал себя в руках. И знал, что могу на себя положиться.

3

Я понял – и сравнительно быстро, – что следует себя ограничивать. Но не чрезмерно. Так, ненароком, можно и вовсе сойти с дистанции.

Мне было проще ее держать. Я был нацелен на серебро.

Но повторяю – не на бронзу.

4

Есть много достаточно убедительных, достаточно веских преимуществ, которые достаются второму.

Необязательно днем и ночью жариться под прожекторами – ему предоставляется право на часть пространства и личную жизнь.

Он может лелеять любимую женщину, иметь персональные пристрастия.

Он не несет прямой ответственности за судьбоносные решения и за непопулярные меры.

Ему доступны многие блага, и с ним не связывают несчастья.

Одна беда – его донимает неутоленная жажда быть первым.

5

Есть разного рода несовершенства. Иные пороки отлично смотрятся.

Возьмем для примера такие свойства, как дерзость, упрямство или заносчивость.

Здесь важен единственно угол зрения.

И дерзость под умелым пером предстанет юношеской отвагой, упрямство – упорством, а заносчивость – гордым стремлением к независимости.

Но прежде, чем сделать решающий выбор, необходимо как можно тщательней исследовать свои лабиринты.

6

Это нелегкая обязанность. Следует быть нелицеприятным, а это непросто, когда приходится судить о человеке, столь близком, неотделимом от вас самого.

Хочется быть предельно бережным, безукоризненно деликатным, увидеть себя в таком освещении, чтобы остаться в ладу с собой.

Испытываешь зависть к писателям, способным на беспощадную исповедь.

Впрочем, и в этой жесткой решимости иной раз просвечивал трезвый расчет.

7

Эти бесстрашные путешественники были не лишены лукавства. Однажды почувствовав недостачу отпущенных природой щедрот, они догадались, чем возместить эти недоданные достоинства.

Самые чуткие оказались самыми мудрыми – догадались, какие возможности заключены в распахнутости и откровенности.

Так родилась на белый свет исповедальная литература.

8

Очень возможно, именно этот эксгибиционистский жанр, в чем-то, пожалуй, и мазохистский, вырыл непроходимую пропасть между политикой и словесностью.