Десятый самозванец

Бандиты, которые больше не хотели ни мстить, ни грабить, мрачно поглядывая на ускользнувшую добычу, занялись телом своего друга. Увидев, что тот мертв, перекрестились и скороговоркой прочитали «Аве». Потом осмотрели его карманы, сняли оружие, а тело бросили в желтую воду.

Грабители издалека погрозили Тимофею кулаком, но ближе подойти не рискнули. Тот хотел было им сказать: «Сукины дети», но решил, что не поймут. Пока вспоминал, что по-итальянски это будет примерно так: «Бамбино де путано!», пролетарии куда-то делись. Возможно, искать более покладистую жертву или идти молиться за душу безвременно почившего собрата…

«Так вот, стало быть, тут и живут!» — подумал Тимофей, уходя от опасного места и поняв, что до встречи с синьорой Олимпией осталось всего ничего. Еще он подумал, что нынешние итальянцы (те же разбойники, скажем) не читали историю Рима. А коли б читали, то помнили бы о братьях Горациях и Куриациях.[57]

Тимофей долго стучал железным кольцом по двери палаццо. Наконец на уровне глаз открылась маленькая дверца. В ней, однако, была еще и решетка, потому Тимофей не увидел, кто там есть.

— Джованни, князь Каразейский, к синьоре Олимпии, — сообщил Тимофей в смотровое окошечко.

Там молчали, видимо, рассматривали его физиономию. Потом дверь так резко дернулась внутрь, что Акундинов, не убравший руки с кольца, едва не упал… Сдержав возглас, который бы сразу выдал в нем русского, Тимофей вошел в просторную, но какую-то необихоженную прихожую (как там она у итальянцев-то называется?), где в одном углу стояла статуя голой женщины, не иначе — какой-нибудь языческой богини, а в другом — огромное, во весь рост распятие.

Слуга синьоры, дородный малый в черном камзоле с потертым геральдическим щитом на груди и синих штанах, указал ему на мраморную лестницу, идущую вверх:

— Прошу вас.

Тимофей в сопровождении слуги поднялся по лестнице, прошел длинным коридором, куда выходило множество дверей, и открыл одну из них. Там располагалась мрачноватая комната — ни дать ни взять, передняя какого-нибудь средней руки чиновника. У чиновника рангом повыше тут обязательно был бы еще стол, за которым восседал бы важный секретарь, а в углу торчал бы шкаф, разбухший от бумаг, а то и сундук с перекошенной крышкой… Здесь же можно было увидеть только разнокалиберные стулья, табуреты и скамеечки.

Слуга оценивающе посмотрел на гостя. Акундинов, присмотревшись к мебели, сел на тот из стульев, который казался ему самым «главным».

— Тысяча извинений, синьор, но это — герцогский стул, — осмелился сделать замечание слуга и даже сделал шаг по направлению к гостю.

— Я — князь, — веско ответил Тимоха. — А ежели тебе что-то не по нраву, так вмиг получишь в морду!

По-итальянски фраза прозвучала не так убедительно, как могла бы звучать по-русски. Да и языком-то этим Тимофей занимался не больше чем с полгода. Еще хорошо, что латынь, которую он не совсем забыл, хоть и немного, но походила на «итальяно».

— Это — герцогский стул, — повторил слуга, подхватывая его под локоть.

Может, если не было бы встречи с римскими грабителями, то Тимофей был бы более вежлив. А тут какая-то фря его, наследника русского трона, с драного стула сгоняет!

— Ах ты, скотина гребаная! Мать твою, порка мадонна! — вскипел Тимофей, вскакивая со стула. И, не обращая внимания на то, что малый был на полголовы выше его, безо всяких ухищрений врезал по сопатке.

А парень-то не привык к такому обращению! Вот и ладненько! Может, у них, в италиях, положено нерадивому слуге затрещину отвешивать, или по-бабьи, пощечину… Войдя в азарт, Тимофей стукнул парня еще раз, потом — еще. А тот, вжавшись в угол, даже и не сопротивлялся, а лишь пытался закрывать лицо руками и все повторял что-то. Такого даже и бить-то противно. Ну никакого удовольствия.

— Браво, синьор, — раздался тут женский голос.

Олимпия, как оказалось, наблюдала за неприятной сценой…

— Простите, — виновато потупился Тимофей, поднимая слугу, заливавшегося слезами.

— Что вы, синьор, — спокойно ответила госпожа. — Сколько угодно! — Потом, обернувшись к слуге, приказала: — Ступайте, Бальтазар, да приведите себя в порядок. Надеюсь, вам это послужит хорошим уроком! Впредь связывайтесь только с теми, кто вас боится.

— Хороший слуга, — бросила она в спину уходящего Бальтазара, — только привык, что его боятся даже потомки патрициев. А тут налетел на русского варвара…

— Еще раз простите, прекрасная синьора! — принялся раскланиваться Акундинов, пропуская мимо ушей слово «варвар».

— Ах, бросьте, — отмахнулась Олимпия, проведя гостя уже в кабинет и указывая ему на кресло. — Возможно, лет сорок назад я и была недурна собой, а сейчас…