Дети ада

— Я просто, старушка, прости, Лолочка, умею делать деньги, а дуракам это не дано. У Сережи все есть, как у того коробейника из старой песни! Бывало доставлял богатым клиентам приемнички, шмотки с ярлыками, электронные зажигалки, аудиокассеты, а теперь снабжаю видеотехникой, телевизорами, автомобилями... И клиенты у меня не трусливые советские чиновники, спортсмены, а капиталисты, бизнесмены, которые не будут за каждую сотнягу биться насмерть, а без звука выкладывают столько сколько запрошу.

— Запрашиваешь ты многовато, Котик!

Лоле тоже приходилось пользоваться его услугами до знакомства с Мартином. Сережа брал за каждую вещь по максимуму. А уж продать подороже он умел! Пел, как соловей, тряся каждой тряпкой!

Впереди замаячил пост ГАИ и Кошкин сбавил скорость. Милиционер в полушубке с белой портупеей и полосатой палкой в руке подал знак остановиться. Пока Сережа, улыбаясь, беседовал с лейтенантом, угощал его американскими сигаретами, а позже вручил пару банок пива, Лола смотрела на разбитые машины, стоявшие в загородке. Это были «восьмерки», «девятки», одна «Волга». Иностранных не видно. Снег припорошил продавленные и уже тронутые ржавчиной крылья и крыши, на одной машине сидела сорока и вертела черной головой с блестящими глазами. Ручная она что ли? Совсем не боится машин и людей. Сразу за стеклянной будкой взбирались на белый пригорок красноватые сосны и ярко-зеленые ели с опущенными в снег лапами. Небо совсем расчистилось и стало нежно-голубым, округлые облака были пронизаны розовым, не облака, а абажуры, снег кругом ослепительно белый, лишь у толстых стволов немного припорошен коричневой трухой. Синицы прыгали по веткам, иногда слетали на голые костлявые кусты. Когда тронулись дальше, Сережа сказал:

— Последний пост перед Выборгом. Видела, он даже документы не потребовал... А почему? Потому что все гаишники знают на этой трассе Сережу Кошкина! Им от меня тоже кое-что перепадает. Этот лейтенант попросил, чтобы я ему из Чухляндии привез аккумуляторный фонарик, мол, такой пустячок! А такой фонарик в нашем Скабаристане стоит полтонны. Хрен с ним, привезу... Этот лейтенантик никогда не будет машину обыскивать. Правда, сейчас все к нам можно ввозить, да и вывозить тоже.

— Например, меня — вставила Лола.

— Ты, старушка, ценишься на вес золота... — расплылся в широкой улыбке Кошкин. Лола заметила на круглой красноватой физиономии порез от бритвы, а из ушей торчали пучки рыжих волос.

— Сколько говорить, не называй меня старушкой! — сердито сказала она. — Старик, старушка... Что за дурацкая мода?

— Усек, Лолочка!

— Лучше скажи, сколько ты за меня снимешь с Мартина?

— Ну ты даешь! — опешил Сережа. Он чуть вильнул рулем, пропуская приближающуюся машину. — Вот прет лихая, прямо посередине!

— Марками или долларами тебе заплатит Мартин? — не отставала Лола.

— У нас свои расчеты, госпожа Ногина, — уклонился он. — Мой тебе совет: каждый день штудируй по словарю финский язык. Ты ведь способная девочка.

— Девочка — это лучше, — усмехнулась Лола. — Вот только не знаю, к чему я способная?

— У тебя талантов много...

— А все-таки?

— Ну уж про твои способности Мартину лучше знать, чем мне.

— Не хами, котик.

— Ты нравишься мужикам, а это тоже талант!

— Поиграет со мной и бросит, — продолжала Лола. — Сам говоришь: за богатым любая побежит, хоть на край света.

— Ты — не любая, Лолик! Мартин толк в бабах знает, а вот тебя выбрал.

— Сдается мне, Котик, что тут дело не в любви, — проницательно заметила Лола. — Для чего-то я ему другого нужна... Марки-то он будет платить? Толковал, что будет у меня какая-то нетрудная работа.

— Вроде барменшей хочет тебя определить к себе, — осторожно проговорил Сережа. — У него загородная дача с баром, сауной... Я был там, красиво все в дереве. Думаю, работы там будет кот наплакал.

— У нас в Питере за место бармена нужно большие тыщи заплатить, — сказала Лола. — Стоять за стойкой я согласна. В свое время два года отбухала официанткой в сосисочной на Невском.

— Я и не знал!

— Ты много чего не знаешь обо мне, мой толстенький поросеночек.

— Лола, побойся Бога! — поморщился он. — Поросенком еще никто меня не называл.

— Я могу и по-другому тебя назвать, да боюсь еще больше не понравится, — рассмеялась она.

2