Дети Антарктиды. Лед и волны

Погрузившись в размышления, собиратель не сразу заметил, что внизу страницы есть ещё одна надпись, отозвавшаяся эхом не самых приятных воспоминаний в его сердце. Это был адрес родного дома:

Московская обл., пос. Ясная Поляна-2, д. 3.

Когда отец был жив, он часто вспоминал загородный дом, из которого их семья бежала во время Вторжения. Говорил тогда ещё молодому Матвею, что настанет день, когда он вместе с ним обязательно вернётся туда, и жизнь для них, как и для всего человечества, начнётся заново.

— Засадим весь огород огурцами, помидорами и картошкой, конечно. Куда же без картошки? Будем с тобой ходить под знойным солнцем, красные, как раки, и никакого холода. Потом дом начнём восстанавливать, работы уйма будет! Там, наверное, за все эти годы столько пыли осело…

Речи отца в последние годы его жизни то и дело приобретали мечтательные нотки, соседствующие с полным безумием. Он всё чаще говорил о доме, о матери, о наивных надеждах, что вот уже совсем скоро с небес спустится Господь и покарает всех тварей, посягнувших на род человеческий. Потом он и вовсе стал бредить, нести всякую несуразицу, среди которой нередко слышался адрес родного дома, со временем засевший в голове Матвея. Увы, в середине зимовки отца, помимо бреда, настиг ещё и страшный жар, за сутки сведший в могилу одного из лучших собирателей тех лет.

Порой Матвей задумывался: а не ждёт ли его та же участь, что и отца? Возможно, будет лучше быстро погибнуть от лап мерзляка, нежели утонуть глубоко в себе, испытывая мучительную боль, от которой нет лекарства.

И самое главное — что заставило сурового и крепкого мужчину, такого, как его отец, сдаться? Да, Вячеслав Беляев, определённо, сдался, погрузившись в собственные мечты, заставившие его сойти с ума. Но что способствовало этому? Неужели потеря надежды? Понадобилось всего несколько лет жизни, чтобы уничтожить этого железного человека изнутри.

Тогдашний юношеский максимализм, бурлящий в сердце Матвея, заставлял его ненавидеть отца за то, что тот опустил руки и перестал бороться, оставив сына совсем одного.

Но теперь, став старше, он уже не осуждал его, поскольку понял для себя одну простую вещь: жизнь его отца разделилась на ДО и ПОСЛЕ Вторжения. Старшее поколение знало, что значит жить, а не выживать. Знало, каково это — не ощущать холода двадцать четыре часа в сутки, при этом не мучаясь от голода. Его отец был ребёнком Земли, впитавшим в себя все её дары и воспринимающим их как должное, но сам Матвей, да и большинство собравшихся на этом корабле были детьми Антарктиды. Их жизнь неразрывно связана с арктическим холодом, где всякий день — как сражение, в котором они вынуждены бороться за каждую крошку пищи и тепла. Вместо воспоминаний о мире, полном изобилия и гармонии, а именно таким он виделся им до Вторжения, они знают только постоянное выживание, голод и холод. Этот опыт сделал их стойкими и решительными, готовыми преодолевать любые препятствия при любых условия. Потому что это теперь их реальность, их мир, и ничто иное для них уже не существует.

Краем глаза Матвей заметил, как лежавший напротив Вадим Георгиевич дёрнулся во сне. На минуту показалось, что сейчас он очнётся, но этого так и не произошло.

Собиратель отложил записную книжку в сторону и решил выйти на палубу, подышать воздухом.

Внезапно возникшие в голове мысли об отце ещё долго не покидали его.

В полдень вся команда спустилась в кубрик и расселась за обеденным столом. Меню не отличалось разнообразием и ограничивалось пеммиканом из тюленьего и пингвиньего мяса, сушёной рыбой и кипятком.

— Знавал я одного парня-англичанина, — начал беседу Ясир, — который настолько обесценил вкус еды, что был способен питаться одной только рыбой, и она ему совершенно не надоедала.

— Это как так? — с неподдельным любопытством спросил Йован.

— А вот так, — продолжил араб, чавкая и пережёвывая пищу. — Он говорил, что во время еды внушает своим вкусовым рецепторам, будто ест не рыбу а, скажем, китовое мясо, или курицу, или говядину. Всё, что захочешь!

— Боже, убила бы сейчас за кусок говядины, — со вздохом заметила Арина, брезгливо бросив сушёное мясо на тарелку.

— А ты её хоть пробовала? — задал вопрос здоровяк.

— Нет. Но уверена, что она вкусная. У меня на «Востоке» есть старая кулинарная книжка на испанском языке с картинками. Открываешь её, и желудок с ума сходит от вида блюд. Я дальше десяти страниц не смогла осилить.

Внезапно Йован закрыл глаза и, бросив кусок пеммикана в рот, стал тщательно его жевать.

— У тебя всё хорошо? — поинтересовалась Арина.

— Тихо! — шикнул он, пережёвывая. — Не мешай. Я внушаю своим вкусовым рецепторам, что жую всё, что угодно, кроме долбаного пеммикана, — через секунду, сморщившись, здоровяк проглотил кусок и заявил: — Нет, до сих пор долбаный пеммикан.

— Матвей, — обратилась Арина к собирателю. — Ты столько раз бывал на захваченных землях… Скажи, ты-то хоть пробовал говядину?