Дети апокалипсиса

Скрипач – ковыляющий невесть куда и прямо на ходу вправляющий сломанный мизинец. Инфантильно так, молчаливо-безразлично – без слез и всхлипов.

Ну и я – с невероятной легкостью идущий по пути силы. Как будто всегда был к этому готов. И даже готовился. А может, и вовсе – мечтал?

Трясу головой – кыш дурные мысли! Не до рефлексий сейчас!

Поворачиваюсь к болезненно подрагивающему химику. Беру его за руку, разворачиваю ладонь к себе, высыпаю на мокрую кожу неаккуратные самопальные таблетки.

– Держи. Сделай что должно.

Парень вскидывается, косит дурным взглядом и держит руку максимально на отлете – словно я усадил ему на ладонь живого скорпиона.

Десяток заполошенных вздохов, и Илья, наконец, решается. Делает шаг к трактору. Ломая ногти, открывает крышку топливного бака и забрасывает таблетки в узкую горловину. Часть из белых горошин прилипла к вспотевшим рукам, и химику приходится активно елозить ладонью по ржавому металлу. Елозит старательно, с лихорадочной ненавистью и с садистским удовольствием – сознательно причиняя себе боль и полосуя кожу.

Хмыкаю. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. В нашем полку инвалидов прибыло.

– Перебинтуйся, гений. Столбняк и все дела…

Илья криво улыбается, уголки его губ заметно подрагивают. Послушно лезет в заначку. Спрашивает, тихо и несмело:

– Саня… А почему у тебя зрачки вертикальные?

Чтоб я так знал…

Не был бы на адреналине – принялся бы икать от страха и искать зеркальце. А так… лишь рявкнул вполголоса:

– Чтобы лучше тебя видеть!

Затем поворачиваюсь вслед монотонно шаркающему Скрипачу.

– Генка, погоди!

Парень послушно замирает, словно рад любой отсрочке.

Не ленюсь, подхожу сам. Следом семенит Илья, алчно косящийся на автомат в руках Скрипача.

Заглядываю Генке в подбитые глаза, негромко интересуюсь:

– Ты куда вообще? Что случилось?

Скрипач не отвечает, задумчиво тиская автомат, бестолково щупая пальцами рычажки и пачкая кровью вороненую сталь. На его плече нелепо болтается кожаный ремень с брезентовым подсумком на три магазина.

Глядя, как парень сражается с рукоятью затвора, я морщусь и невольно закатываю глаза.

Тем временем Генка уже борется с тугой пружиной, рывками тянет на себя затворную раму. Отведя рукоять до отказа назад, с облегчением отпускает. Хрустит сминаемое железо, патрон ожидаемо перекашивает.

Скрипач беды не замечает – лишь крепче сжимает оружие в руках и принимает воинственный вид.

Нет, ну а что? Все киношные действия выполнены, причем лязгнуло так характерно, и вроде даже патрон сверкнул на солнце праздничной медью. Осталось лишь нажать на спусковой крючок – и все противники рухнут в живописных позах.

Не выдерживаю, зло сплевываю и протягиваю руку за измученным «укоротом».

– Дай!

Генка нервно трясет головой и даже чуть отворачивается, отгораживаясь от меня всем телом.

– Да не отберу я, не дергайся! Просто покажу, как пользоваться. Потому как конкретно сейчас – у меня лишь одна рекомендация. Спилить мушку и смазать ствол вазелином.

Генка косится на массивную стойку мушки. Пилить там не перепилить. Ожидаемо переспрашивает:

– Зачем?

– Затем! Чтоб, когда тебе ствол в задницу запихнут, не так больно было!

Оппонент сломлен и поражен!

Пока Генка испуганно сжимает булки, рывком отбираю автомат. Быстро пробегаюсь пальцами по оружию, благодарно оживающему в моих руках.

– Почему на предохранитель не поставил? И на фига тебе одиночный огонь? А затвор кто тебя учил так взводить? Одним движением надо, резко и до упора, отпуская в крайней точке! Не видишь разве, что патрон перекосило?!

Щелк! Лязг! Дзень!

На асфальт вылетает патрон, маркированный желтым лаком. На зеленой гильзе свежая глубокая царапина – стрелять таким я бы не рискнул. Пинком отправляю его в кусты.

Отщелкиваю рыжий пластиковый магазин, большим пальцем вдавливаю оставшиеся в нем патроны. Пружина едва поддается – магазин полон.

Пытаюсь вспомнить, что значит фиолетовая полоска на пуле. Хм… Зеленая – трассер, красная – зажигательный, черная – бронебойный…

– Отдай! Мое!

Пришедший в себя Генка сбивает с мысли и тянется к оружию.

С щелчком вставляю на место магазин, перебрасываю наверх флажок предохранителя. Колеблюсь несколько секунд, сражаясь не столько с внутренней жабой, сколько со всей метрикой нового мира.

Ошибка это! Нерационально! Нельзя отдавать оружие! Отжать и хрен с ней – с совестью!!! Договорюсь как-нибудь…

Первый десяток стволов – себе! Ну зачем неумехе автомат? Отберут ведь – и используют уже против нас!

Скрипач замечает мои сомнения. Хмуро набычивается, делает шаг вперед, вторгаясь в личное пространство и эскалируя конфликт. Он что, съел сердце льва?

– Отдай! Мне надо!

В исполнении тощего ботана агрессия смотрится несколько комично. Интонации в конце фразы лажают – срываясь на просительные и объясняющие нотки. Но все же… Шок и трепет!

Удивленно качаю головой – что постап с интеллигентом делает? Тихий же был пацан… По двору передвигался незаметно – от тени к тени. Шугался от грозного окрика, вжимая голову в плечи и моментально мокрея глазами.

Эх… Ошибка это, но…