Дети богов

Я остановился. Старик продолжал:

– Он тоже никого слушать не хотел. Только в конце концов все равно пришлось.

– И где же он сейчас? – спросил я.

– Там, где ему быть и следует. И ему, понимаешь ли, очень обидно будет узнать, как тебя окрутил некромант.

Я вернулся в беседку. Сел.

– Что же ты остановился, племянничек? Хотел уходить, уходи.

Я скрипнул зубами.

– Вот только играть со мной не надо. Каким боком во всей этой истории замешан Иамен?

– Иаме-ен… – Однорукий ухмыльнулся.

Вытащил из кармана полушубка трубку, неспешно набил ее, раскурил. Я почувствовал, что снова хочу его удавить. Очень хочу. Жаль, руки коротки. Пока.

Старик выпустил колечко сизого дыма.

– Иамен, – повторил старик. – Вот какое он, значит, сейчас носит имечко.

– А раньше?

– Раньше он по-разному назывался. Обычай у него такой – имена менять каждую декаду.

– На себя посмотри.

– А что мне на себя посмотреть? Себя я знаю, каждое утро, когда бреюсь, в зеркале вижу. А его, представь, не видел ни разу. Хи-итрая бестия. Осторожная.

– С вами станешь осторожным.

– Не льсти, племяш, не льсти. Нам до твоего Иамена… Примерно как тебе с твоими побратимами голозадыми до нас.

Я сжал кулаки.

– Дядя, ты либо трепись, либо говори по делу. Откуда ты о нем слышал? Что? Чего он добивается? Зачем водил меня за Наглингом?

Однорукий отложил трубку и задумчиво посмотрел на меня.

– А чего добивается пшеничная ржа? Чего хочет гангрена? Ты хоть знаешь, кто твоему Иамену папаша?

– Представь, знаю.

Кажется, старик удивился.

– А как же этот ваш слоган, дядюшка: «Сын за отца не отвечает»?

Однорукий подергал ус и сказал:

– Это смотря какой отец. И какой сын. В общем, трепаться тут и вправду нечего. Если не срубить старое дерево, сожрет его гниль. Вот этого твой Иамен и добивается.

Я нахмурился. С одной стороны, понятно. Сын Эрлика и сам некромант – чего он еще может хотеть? С другой…

– А если дерево срубить, что останется?

– Останется место под новый саженец.

– Типа, когда Бали и Бальдр будут гулять по заливным лугам под новыми луной и солнцем? Мне всегда казалось, что это утешение для смертных, которые боятся заглянуть в глаза собственной судьбе.

– Про Бали и Бальдра я не знаю. Об этом тебе лучше Тирфинг расскажет. Если ты его, конечно, отыщешь. И ты ищи, племянничек, ищи – иначе скоро всем нам под некромантову дудку плясать придется.

Полагаете, тут он Ингве сына Воителя и купил? Воля ваша, полагайте и дальше. Что касается меня, я твердо запомнил одно: не оставляй за противником последнего слова. Ухмыльнувшись во всю пасть, я сказал:

– Дядя, ну ты актер. Судьбы вселенной тебя беспокоят, да? Типа, весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, так?

– Ну, допустим?

– Допустим. А еще я допускаю, что господ Высоких просто-напросто задрало то, что водит вас вокруг пальца всем кагалом не полукровка даже, а какой-то квартерон. И вы моими чистыми ручками от него хотите избавиться. А вот на тебе!

И свернул у него перед носом здоровенный кукиш. Пока новоявленный дядюшка хлопал очами, я встал, картинно запахнул плащ и удалился, весь в белом. Хотя на душе у меня было ой как погано.

На обратном пути я размышлял о птицах. Как это, Хель побери, характерно для господ Высоких: подкинуть птенца в чужое гнездо и умчаться вдаль с веселым «Ку-ку. Расти подкидыша, пташка». И бедная птица растит, трудолюбиво носит чужому птенцу жуков и червей в клюве. В благодарность за такую заботу прожорливый кукушонок, конечно, выпихнет из гнезда всех родных птичьих детей, а под конец еще и продолбит приемному родителю клювиком голову. Понятно, что князь Драупнир меня ненавидел. Да я и сам себя, если честно, в последнее время не слишком любил. Потянувшись к мечу Наглинг в новеньких ножнах – дедовский, между прочим, последний подарок – я обнажил светлое лезвие и погладил кончиками пальцев.

– Одни мы с тобой остались, старина. Что хорошего скажешь? Думаешь, променяю я тебя на злой меч Тирфинг?

Клинок обиженно молчал. С той беседы в моих покоях в Нидавеллире он вообще помалкивал – как ни пытался я выведать, какая ловкая сволочь похитила его из хранившего столько лет сейфа. Ничего, в конце концов разговорится. Мечи свартальвов не приучены держать язык за зубами (и опять, опять пришла мне на ум катана треклятого Иамена. Хотя, кто знает – что говорит она хозяину в подзвездной тишине?).

Размышлял я и о кое-чем другом.

Вернувшись в солнцевскую квартиру, я обнаружил, что там опять многолюдно. А конкретно, тусовался в моем жилище Ингри с гаремом. Сразу по возвращении я купил ему пятикомнатную хату в том же доме – надо ведь учитывать и возможное расширение семейства – однако компашка предпочитала заседать у меня в гостях, к вечному раздражению гомофоба-Нили. Сейчас, когда Нили гонялся за лисичкой в Таиланде, им сделалось и вовсе вольготно.