Беседку тоже окружал талый снег, однако я настоял на том, чтобы разговор происходил на свежем воздухе. В этот раз двое из ребятишек Ингвульфа, не скрываясь, маячили у меня за спиной. Касьянов уже сидел в беседке, облаченный в потрепанный армейский полушубок и смушковую шапку – прямо боец Первого Белорусского. Или, точнее, партизан. На столе красовался самовар и блюдца с вареньями. Фонарики все так же сияли под навесом, только теперь вместо мошки в белых лучах кружились редкие и мелкие снежинки.
Хозяин встал и пошел навстречу мне, с улыбкой протягивая левую руку. Интересно, подумал я, а если правую пожать – протез отвалится?
– Чайку?
– Спасибо, уже пил.
– Чего покрепче?
– И с этим подождем.
Уселись. Скамейки укрыты были плоскими подушками, так что холод не ощущался.
– Если вы, Ингве Драупнирович, обеспокоены обстановкой – я могу гарантировать, что на наших деловых отношениях и на работе предприятий это никак не скажется.
Если ФСБшник и прикидывался, у него это очень хорошо получалось. Я задумчиво побарабанил пальцами по столу.
– Матвей Афанасьевич, что вам известно о мече по имени Наглинг?
Тот пожевал губами, будто припоминая.
– Кажется, это последнее оружие Беовульфа? То, с которым он вышел на дракона?
Я усмехнулся.
– Пятерка по нордической мифологии. Не подозревал, что у вас такая широкая эрудиция.
– Э-э, батенька. С нашей-то работой… Как говорится, «хочу все знать».
Мне ту же припомнился скорочтец-некромант.
– А как насчет возможных решений уравнения Дрэйка?
Афанасьич мигнул.
– К чему вы ведете?
– Откуда вы узнали, дорогой мой человек, что произошло в Непале?
Афанасьич, как ни странно, от последнего вопроса расслабился.
– Да это не секрет, Ингве Драупнирович. Мы за тем монастырем давно наблюдаем. Не так чтобы совсем уж круглосуточное наблюдение, но интересуемся. Есть в деревне человечек один, староста – Сакья Ишнорти, слышали, может? Такое трудно запоминающееся имечко. Так вот он, поверите ли, курс заканчивал в нашем Лумумбарии. Потом решил вернуться на родину, и, как бы это сказать, заново ассимилироваться. Но связи поддерживаем. Кстати, давно я у вас хотел спросить, да вы из Москвы осенью как-то быстро убыли: что там за третий к вам привязался? Господин Ишнорти уже довольно долго нам намекает, что надо бы поинтересоваться одним их…. охотником, что ли? Только каждый раз, как мы начинаем интересоваться, он как сквозь землю проваливается.
Я уставился прямо в бледно-серые зенки Афанасьича. Долго смотрел. А смысл? Их в гляделки так играть научили – куда там моим побратимам. Что-то меня смутно беспокоило во всей этой истории, какая-то была несостыковка. Зачем, думал я, глядя в холодные северные глаза ФСБшника, зачем им вся эта чехарда понадобилась? Гармового с моей помощью отловить? Но Гармовым в Тибете и не пахло – точнее, еще как пахло, а пользы ноль. Подкупить меня Наглингом? Так не лучше ли прямо мне его вручить, за чаем и бубликами: мол, от вашего стола нашему, не погнушайтесь, примите угощеньице. В знак, так сказать, взаимовыгодного и плодотворного. Они обычно работают прямо и просто, солдатики эти бумажные – и уж точно бы их не смутил тот факт, что меч уворован из частной коллекции нью-йоркского миллионера. А все эти махинации с гадалкой и подземельем, да еще и с отраженным озером… Нет, что-то тут не то. Не то, не то. А что? И я решился.
– Вам знакомо имя «Иамен»?
Афанасьич нахмурился.
– Не припоминаю.
– Лет тридцать пять-сорок на вид, невысокий, худощавый, глаза серые, волосы темные с сединой, для чтения пользуется очками. Всюду с собой таскает посеребренную катану. Некромант.
Никогда я не видел, чтобы человеческая физиономия менялась столь быстро. Куда делся старичок-моховичок в ушанке? Лицо Касьянова окостенело, так что резко проступили скулы, пролегли глубокие вертикальные морщины от носа к подбородку, в серых глазах вспыхнул огонь. Он вскочил так резво, что, если бы я не удержал, стол вместе с самоваром и блюдцами полетел бы вверх тормашками. Оскалив зубы, ФСБшник прошипел длинное какое-то слово, больше всего смахивающее на матерное ругательство на наречье Нифльхейма.
– Что с вами?
Касьянов встал против меня, сгорбившись, упираясь руками о стол. И ростом он, кажется, сделался выше. Сильно выше. Полушубок нелепо задрался у стоящего на плечах.
– Уберите своих людей.
– И не подумаю.
– Да не собираюсь я на вас покушаться! Пусть следят из машины, от дома, бога ради, пусть хоть под оптическим прицелом меня держат, только я не хочу, чтобы нас слышали.
Поколебавшись, я кивнул и обернулся к ребятам. Те рассыпались: двое к машине, двое к крыльцу. Солдатики из ведомственной охраны, до этого шнырявшие у будки и вдоль забора, насторожились – однако действий никаких не предпринимали. Хорошая у солдатиков выучка.
Касьянов несколько раз глубоко вздохнул, поджался и сел. Провел живой ладонью по лицу. И – как водой смыло страшную маску. Опять передо мной был хлебосольный хозяин подмосковной дачки. Только левый кулак собеседника все сжимался и разжимался.