Я подошла к первому дозорному огню. В шерстяном платье, украденном у рабыни, жутко чесалась кожа, но мне было не до того. Юноша, которого я приметила чуть раньше, по-прежнему стоял у огня. Подойдя ближе, я осознала, что он еще более рослый, чем показалось изначально. Молодость сглаживала остроту черт его угловатого лица. На вид ему было девятнадцать или двадцать.
– Проголодался? – Я протянула ему корзину с копченой пикшей и хлебом, которую я забрала с пира, как только все уснули.
Застенчиво улыбнувшись, юноша подошел ближе:
– Спасибо.
Кивнув, он развернулся и зашагал обратно к огню, но я увязалась за ним.
– Как тебя зовут?
Вопрос удивил юношу, и он принялся озираться по сторонам – не иначе как в поисках моих несуществующих спутников, пришедших его подразнить. Осознав, что мы одни, он вновь улыбнулся:
– Леон. А тебя?
– У рабов нет имен… но мама звала меня Ойне. – Я протянула руки к огню, наслаждаясь близостью открытого пламени. – Я к вам приплыла сегодня вечером.
Он взглянул на корабль, стоящий на якоре в лонгфорте.
– Значит, твоя хозяйка – ирландская королева?
– Нет. Мой хозяин – воин по имени Фальк.
Отломив кусок хлеба, Леон протянул его мне. Я взяла хлеб и уселась рядом с ним.
– А ты тоже раб?
Он кивнул:
– Сигурд напал на мою деревню в Сицилии, но я тогда был совсем маленьким и уже ничего не помню.
– Тебе здесь нравится?
– Здесь не так плохо. – В его голосе послышалась нарочитая беззаботность, и я молча ждала, пока он продолжит. Несколько мгновений спустя Леон обнажил меч. – Если я проявлю себя во время летних набегов, Сигурд меня вознаградит. Может, однажды я даже смогу построить собственный дом и найти жену. – Еще раз взглянув на клинок, он снова сунул его в ножны. – А ты? Нравится тебе твой хозяин?
– Не очень-то.
– А ирландская королева правда такая красивая, как все говорят?
– Не мне о том судить, – пожала плечами я.
Леон уставился на меня большими серьезными глазами.
– Вряд ли она такая же красивая, как ты.
Рассмеявшись, я схватила пару поленьев и бросила их в костер. Протянув руку, я дотронулась до огня волшебной силой, и языки пламени тотчас вспыхнули, становясь жарче и выше. Глядя на них, я думала о танцующих девушках на дублинских языческих торжествах.
Леон, казалось, ничего не заметил. Он продолжал неотрывно смотреть на меня.
– А сбежать ты не хочешь? – прошептала я.
– Нет. Я не знаю куда… Да и жизнь эта… Ну, я к ней привык.
Я молча наслаждалась жаром костра, пробирающим до самых костей.
– А ты? Хочешь сбежать? – шепотом спросил он.
– Я тоже не знаю, где мой дом.
– Тогда чего ты хочешь?
В его карих глазах сверкали красные искорки пламени, а высокие скулы оттеняли нижнюю часть лица. На темной коже и темных волосах блестел лунный свет.
– Прямо сейчас я притворяюсь. У меня сто разных лиц для ста разных людей. А вот чего хочу я сама? – Я провела языком по нижней губе. – Прямо сейчас я хочу одного.
Леон неотрывно смотрел на меня, подняв бровь и приоткрыв рот. Я медленно подступила ближе, едва не касаясь щекой шеи юноши, и скользнула пальцами по его тунике. Он задержал дыхание, но мы стояли так близко, что я отчетливо слышала, как колотится сердце юноши. Подняв голову, я поймала его взгляд, обращенный на меня.
– Чего же? – едва слышно спросил он.
Медленно ухмыльнувшись, я прижалась губами к его уху.
– Наслаждения.
Остров Феннит, 992 год
почти взлетела по лестнице, ведущей в комнату Томаса. Подбежав к его столу, я смела на пол гору свитков.
– Да как ты посмел!
Лицо Томаса оставалось бесстрастным.
– Я был верен принципам Нового соглашения.
– Ты верен только своим прихотям!
Проснувшийся Шенна захлопал крыльями и уставился на меня, как на паука: со смесью отвращения и голода. К его лапе был привязан толстый свиток. Ворон наверняка должен лететь с посланием к одному из Потомков, наблюдавших за смертными из монастыря, но слишком уж он любил послушать, как мы спорим.
– Прихотям? – невозмутимо повторил Томас. – Даже и не вспомню, когда потакал им в последний раз.
– Не лги. Ты всегда ненавидел Роунат.
Он мягко постучал пальцами по краю стола и опустил ладонь на столешницу.
– Не понимаю, чем ты так расстроена. Тебя поддержали четыре хранителя, и я охотно согласился с решением большинства. В отличие от твоей сестры, которая столь нагло попрала принятые нами законы.
– Хоть у кого-то в Совете есть головы на плечах.
Я выпалила эти слова прежде, чем успела хорошенько их обдумать. Мои слезы давно уже высохли: осталась лишь чистая ярость. И чем жарче я горела, тем холоднее становился Томас. Так происходило всегда, и этот случай не стал исключением.
Он вздохнул, наклонился и подобрал свитки с пола.
– Жизни твоей сестры ничего и никогда не угрожало. Мы вынесли приговор еще до суда и вместе условились, как будем голосовать.
– Но зачем?
– Какой урок усвоили остальные Потомки после суда над Роунат? – Томас отвлекся от книги, и его темно-зеленые глаза посмотрели прямо на меня. – Того, кто нарушит законы, ждет смерть.
– Или изгнание.
Он наградил меня многозначительным взглядом.