Дети богов

Тут я радостно ткнул пальцем в окончательно съежившегося старосту.

— Начнем с тебя.

Староста, отлично понявший мои слова, мешком рухнул на землю и застонал от ужаса. Он‑то не сомневался, что я исполню обещание. Я сомневался, а он нет. После того, как Тенгши прокричала перевод на кангпо, не усомнились и остальные жители деревни. Поднялся плач вселенский и вой. Матери закрывали руками головы детей, мужчины пытались спрятать за спину жен, охали старики — как будто я уже отдал приказ и сейчас их всех скосят автоматные очереди. Кто‑то решился бежать и огреб волчьим прикладом в брюхо. Кто‑то упал на колени и бился башкой о камни и грязь, молясь Будде. Меня, почему‑то, при виде разгоравшейся паники все сильней и сильней разбирало свирепое веселье. Оглянувшись, я наткнулся на точно такой же, свирепо‑веселый взгляд Гармового. Этот‑то был в своей стихии. Сколько таких деревенек пожег он в Судане и Сомали? Правду говорят — с кем поведешься… Я, кажется, усиленными темпами превращался в редкостную мразь. Клин клином? Меньшее зло? Увольте — от происходящего я получал садистское удовольствие. Так, наверное, радуется идиот, копаясь в собственной кровящей ране, поигрывая струнками сухожилий. Так радуется юродивый брошенным в него камням и плевкам, облепившим его харю. Любуйся, мир, на мое непотребство! Вот он я весь. Вот он я, скотина, вот он я, сволочь, вот он я, сын человеческий, радуйтесь — я ваша плоть и кровь…

Кажется, я расхохотался, и Гармовой озабоченно ткнул меня кулаком в бок.

— Ты, братишка, не увлекайся. Я знаю, оно в башку ударяет по‑первому разу. Чистый кайф, лучше наркоты. Но меру знай, а то с катушек поедешь. На хер ты мне чокнутый сдался?

— Пошел вон, тварь, — радостно ответил я, но смеяться все же перестал.

Проходя мимо меня, Тенгши подняла голову и плюнула мне в лицо. Я задумчиво стер плевок.

Оставив примолкшую в душном ужасе деревню за собой, я поднялся в скалы. У меня не было никакой уверенности, что Иамен сейчас ошивается где‑то поблизости. В то же время, непонятно с какого перепою, я был твердо убежден, что некромант меня услышит. Забравшись на круто срезанный давним камнепадом валун, я приложил руки воронкой ко рту и заорал:

— Иамен, сволочь, выходи! Клянусь именем матери своей, высокорожденной Инфвальт Белое Перышко — если ты не придешь и не принесешь мне меч, я убью их всех!

«Всех‑всех‑всех» — откликнулось горное эхо.

«Убью», — тихо подтвердил я.

На горы спустился вечер. Подморозило, лужи сковало ледком. Я велел выдать деревенским, скучившимся на площади тесной группой, теплую одежду, питье и еду. Плакали дети. Кормящих матерей я все же отпустил по домам, хотя твердо был уверен, что утром мы кое‑кого не досчитаемся. Жаль, что в деревне не нашлось достаточно большого здания, чтобы согнать туда всех людей. Если ночью ударит мороз, вместо заложников нам останутся трупы. Я приказал жечь костры.

У самого большого костра веселились волки. Они поджаривали целую ногу яка. Тошнотно тянуло паленым мясом. Звенели бутылки. Мне есть не хотелось. Я сидел на крыльце дома старосты, выходящего фасадом на площадь, и размышлял о крыльях.

Я помнил те, белые, на которых меня солнцевским рассветом несло над Москвой. Я помнил… ладно, оставим в стороне несостоявшееся любовное зелье, или что там было. Я помнил мягкий шепот тайской воды, помнил, как проплывали подо мной анемоновые поля и сновали мелкие пестрые рыбки. Сегодня днем, на площади, я тоже летел на крыльях. Красивые черные нетопыриные крылья с торжествующим шелестом разворачивались за моей спиной. Значит, бывает и так.

По ступенькам простучало. Я обернулся. Гармовой устроился рядом, вытащил расшитый бисером кисет. Вот уж не подозревал, что он увлекается народными промыслами. Капитан ловко свернул самокрутку, щелкнул зажигалкой и лишь после этого заговорил.

— Снег пойдет.

— Вижу.

— Померзнут люди.

— Тебе‑то что?

Капитан хмыкнул.

— Останемся без заложников — чем некроманта за жопу будем брать?

— Ты — ничем.

Капитан стряхнул пепел и обернулся ко мне.

— Что‑то он не спешит.

— Придет.

— А если не придет?

Я пожал плечами.

— Смотри, командир.

Он озабоченно глянул на собравшуюся у костра стаю. Не хватало четверых, отправленных в дозор. Еще двое сторожили вертолет.

— Смотри.

Он легко поднялся, отщелкнул окурок и пошагал к костру. Что‑то такое сказал своим, те загоготали. Любят старшого. Любят‑то любят, но непонятно, насколько он их мог контролировать. Как бы не перерезали они мне всех деревенских…

Я поглядел на часы. Стрелки неуклонно ползли к двенадцати. Когда я поднял голову, перед крыльцом обнаружилась Тенгши. Сына с ней не было.

— Ну, что ты хочешь мне сказать, красавица? — развязно поинтересовался я. — Пожелать, чтобы Мистер Охотник вышиб мне и второй глаз? Наградить страшным проклятием, от которого черви сгрызут мои кости?

Она молчала. С неба посыпался мелкий снег, оседая на ее полушубке белыми звездочками.

— Ну?

— Он не придет.

— Что?

Тенгши медленно подняла к лицу покрасневшие руки, погрела дыханием.

— Мистер Иамен не придет.

— Откуда такая уверенность?