Дети богов

Девушка держала спину очень прямо и глядела на спуск в долину. Что она видела — несбывшийся бар с веселыми матросами? Счастливое свое, теплое и сытое будущее? Будущее, которое вот сейчас я разбрызгаю по чистому с утра снегу кровавой слякотью? И, задрав к небу в бессильной злобе лицо, я заорал:

— Да появись же ты, сволочь! Я выстрелю!

Небо глядело на меня светло и холодно. Очень знакомый взгляд. Я стиснул зубы и надавил на спуск. По руке брызнуло теплым. Я недоуменно уставился на бело‑красные капли. Не надо было так близко к затылку ствол держать, подумал я, и принялся утирать руку и пистолет рукавом куртки. Я не сразу услышал, как сзади завопили. Я не сразу понял голову. А когда поднял…

Он шел совершенно так, как мне и представлялось. Он почему‑то шел из долины, и наконец я понял, на что смотрела Тенгши, за каким черным пятном на белом снегу она следила, когда моя пуля взорвала ее мозг. Почему же я не заметил раньше, он ведь был так ясно виден, черный штрих на белом, ясно очерченный силуэт на камнях? Он шел совершенно не скрываясь, и это было глупо, Хель, невероятно глупо — ему следовало бы появиться со скал, возникнуть на площади чертиком из табакерки, перерезать наши кордоны и прокрасться на чердак одного из домов. С ледяной, навсегда, казалось, заморозившей губы улыбкой я припомнил слова Отто. Что‑то вроде «он не намного мудрее и старше вас». Да, на его месте я шел бы ровно так же. На площади поднялась суета, заревел двигатель вертолета. За моей спиной послышались редкие хлопки, будто в микроволновке рвался поп корн. Я обернулся. Людей на площади не было. Люди разбежались. На снегу, прижимаясь брюхами к земле и нервно поводя хвостами, рассыпано было два десятка волков. Гармового я отличил по серой с рыжими подпалинами шерсти. Он стоял сзади, вытянувшись, вытянув вверх морду и хрипло выл приказ. Волки сорвались с места и помчались вниз по склону. Одновременно в небо взмыл вертолет. А я, как дурак, все еще торчал столбом у тела Тенгши, и густая кровь все еще капала в снег с моей руки и со ствола «беретты». И тогда я выронил пистолет, обтер ладонь о ткань куртки, чтобы не скользила, и уже на бегу выхватил из ножен Наглинг. Я несся вниз, к центру свалки, где уже визжали и рявкали волки, где сверкало серебро катаны, бросая на снег красные росчерки звериной крови, я летел на крыльях свирепой радости — радости без капли веселья. Потому что бежал я убивать. Или умирать. Все равно.

Я вломился в кипящую завывающую бучу, и волки передо мной рассыпались. Два серых трупа уже валялись недвижно, еще несколько зверей корчились в смертных судорогах — мало, говорил я вам, капитан Гармовой. Мало. На чистом клочке стоял некромант. Он стоял, держа катану чуть на отводе, и смотрел на меня, и впервые я увидел в глазах его живую человеческую ненависть. Рот мой все еще раздирала безумная ледяная улыбка, и с этой улыбкой, подняв Наглинг, я ринулся в бой. Бой наш продолжался меньше секунды. Одним быстрым движением некромант подвел катану под лезвие Наглинга и резко ударил вверх. От силы удара кисть моя и предплечье мгновенно онемели. Меня швырнуло на землю. Наглинг, описав в воздухе красивую сверкающую дугу, зазвенел о камни. Иамен небрежно отмахнулся от кинувшегося на него волка — зверюга взвизгнула и поползла назад, оставив на снегу кровавый обрубок лапы — и, незаметным и длинным шагом сократив расстояние между нами, некромант снова занес катану. Я не увидел его движения. Увидел лишь ударивший мне в глаз серебряный блеск, нависшее брюхо вертолета, услышал рев мотора — и, сливаясь с блеском катаны, на моего противника рухнула серебристая сетка. И случилось невероятное. Катана, черкнув в воздухе, распорола сетку надвое. Ни один металл, никакая сталь не разрубит мифрил!

— Еще! — заорал я в панике. — Кидайте все!

Из дверцы вертолета полетела целая стопка сетей. Некромант пошатнулся. Этого мне хватило. Вскочив, я протаранил головой клубок сетей и сшиб Иамена с ног.

Дальше уже все было просто. С хлопками выжившие волки обернулись, и мы быстро и деловито запутали бьющегося в сетях Иамена. И началось веселье.

Как его били! Били ботинками, били прикладами. Особенно здоровый волчара подобрал огромный камень и трижды обрушил его на то место, где, по‑замыслу, была некромантова голова. Когда он поднял камень в четвертый раз, я его оттолкнул:

— Не убей, зверина. Он нужен мне живым.

Били его, наверное, полчаса, до тех пор, пока сетка дергалась разве что от наших ударов. И даже когда серебристый — то ли куколка бабочки, то ли саван — уже лежал неподвижно, отдувающиеся волки не поспешили распутать сеть.

— Может, так в вертолет и погрузим? — предложил один из зверей.

— Ты что, кретин? Он же очухается.

Гармовой взглянул на меня и с ухмылкой предложил:

— Вот ты, князь, и распутывай.

Я подошел к комку сетей. Где‑то там, внутри, таилась моя серебряная быстрая смерть. Встав на колени, я принялся разворачивать сетку.