Дети иллюзий

Топор совершает в воздухе непонятный пируэт и с грохотом втыкается в пол. Анна с поклоном отходит от микрофона. И в этот момент, когда слушатели ещё не решили, свистеть им или аплодировать, в голову врывается спасительная мысль: «Бежать! Как можно дальше и как можно скорее!» Корчу страдальческую рожу и бочком-бочком выбираюсь из-за стола.

– Слушай, не могу больше, – шепчу я удивлённой Татьяне, – пойду, прогуляюсь.

– Беги, беги, – участливо отзывается она, – это у тебя нервное…

Под адресованные, слава богу, не мне, аплодисменты спешно пробираюсь через весь зал в направлении того самого клозета, в котором мы зимой вытрезвляли Дона Москито. Хвала небесам – он свободен. Забегаю внутрь, запираю за собой на шпингалет дверь и буквально валюсь на стульчак. Шумно выдыхаю, но облегчения при этом не испытываю.

– Что же мне делать? – вопрошаю я в жёлтый от табачного дыма сводчатый потолок. – Что же мне делать-то, чёрт!

– Снимать штаны и бегать! – слышится из женской секции.

– Спасибо! – кричу я в ответ.

Поднимаюсь с трона и встаю обеими ногами на батарею. Иначе до окна не достать. Держась одной рукой за раму, а второй за видавший виды чугунный бачок, пытаюсь подтянуться к узкому окошку. Не с первого раза, но это у меня получается. Сажусь боком на не слишком чистый подоконник и аккуратно высовываюсь наружу. До асфальта где-то метра полтора. Я понимаю, что даже при большом желании с такой высоты не разбиться, но всё равно страшно. Прямо как сидел – боком – вываливаюсь из окна. Перед глазами успевают мелькнуть кусок красного фасада театра имени Маяковского и белые полосы пешеходного перехода. Посадка выходит не слишком мягкой – на локоть и левую половину задницы.

– Ма-а-ать… – вырывается у меня.

– Смотри мама, дядя из окна выпал! – показывая на меня пальцем, кричит белобрысый мальчишка с другой стороны улицы. – Видела, выпал!

– Замолчи! – шикает на него испугавшаяся женщина и прячет сына за мощный зад.

Я встаю, отряхиваюсь, и с достоинством объясняю ей свой манёвр:

– Замок клозета заклинило, пришлось уходить через окно. Прошу прошения, мадам, если напугал.

Фальшиво улыбнувшись, женщина торопливой походкой покидает место происшествия, таща за собой мальчишку. Тот, поминутно на меня оглядываясь, вопит:

– Мам, а почему дядя выпал? Я не понял, почему он выпал?

– Почему, почему, – говорю я тихо, потирая ушибленный окорок, – потому, что дядя – дурак.

* * *

– Что, правда? – вытаращив на меня глаза, раз, наверное, в пятый спрашивает Светка. – Не врёшь?

– Правда, – отвечаю я, для верности полосонув себе по горлу ногтём большого пальца. – Верил бы в бога, перекрестился!

– Прямо через окно в сортире?

– Прямо через окно. Прямо в сортире. А что мне оставалось делать? Я был, как Барон Мюнхгаузен – между крокодилом и львом. Одна девушка сидит рядом, другая на сцене…

Светка стряхивает с простыни нечаянно упавший туда пепел:

– А третья у тебя в постели…

– Ты что, мать, ревнуешь?

– Конечно, ревную. Я же женщина!

– Странная логика, тебе не кажется?

Добившая очередную сигарету Светка выпускает дым в люстру и гасит окурок в хозяйское блюдце, которое служит здесь пепельницей с момента моего вселения.

– Женщина ревнует любого находящегося в зоне её интересов и досягаемости мужчину, – поучительно объясняет она. – Ты разве не знал?

– Знал, конечно, – на выдохе отвечаю я, – просто каждый раз удивляюсь, когда мне об этом напоминают.

Светка переворачивается на бок и прикладывает ухо к моей груди.

– Ух, как у тебя сердце громко бьётся!

– Остановится, скажешь…

Не обращая внимания на мою остроту, она продолжает:

– Понимаешь, Лера, женщины боятся двух вещей: конкуренции со стороны других женщин и отсутствия мужского внимания к собственной персоне. Кроме того, им нужно всё и сразу, даже если на самом деле им это на фиг не нужно. Может, я не совсем понятно объясняю, но смысл в том, что пока я здесь с тобой, ты должен быть весь мой. Поэтому сейчас я тебя ревную к этим двум шмарам. Прости, к твоим девушкам.

– А когда уйдёшь? – уточняю я.

– А когда я уйду, – делая ударение на слово «уйду», говорит моя «учительница», – я забуду тебя до следующей встречи и стану ревновать кого-нибудь другого.

– Сержика?

Светка отрывается от моей груди. На её лице кислая мина:

– Лера, фу… мужья в конкурсе не участвуют!

Смеюсь:

– А кто участвует?

– Все остальные, подходящие по полу и возрасту, – сообщает она уверенно. – А насчёт Сержика… понимаешь, супружеская измена – это улица с двусторонним движением. Раньше я думала, что глаза выцарапаю любой, кто на моего мужика позарится. А теперь, знаешь, по барабану. Даже как-то интересно, когда он начинает врать и оправдываться. Мне и самой налево ходить спокойнее стало после того, как я про его шашни узнала.

– Сержик, что, тоже? – вырывается у меня.

– Только шуба заворачивается! Это он дома тюфяк тюфяком, а на работе, в банке папашкином, ни одной юбки не пропускает.

– Так чего же вы тогда не разведётесь?

Светка поднимает голову и смотрит на меня, словно на сбежавшего из дурдома в одной пижаме психа.