Дети, которые хотят умереть

Но всегда есть исключения: девочки, чьи кисти даже в седьмом классе слабее катаны, и ученики, напротив, обладающие невероятной мощью легендарных самураев. Девочкам-слабачкам оставляют вакидзаси, живым легендам вручают тяжелые тати, мечи больше и кривее катаны. Девочек обращают в наложниц, покорность, послушание и красота заменяют им катану. Иначе – в Путь. Истинный, конечно.

– Слишком острые изгибы, – говорит учитель Ковырялов над ухом Андрея и размазывает черным пальцем второй иероглиф. Андрей краснеет, а учитель, засунув черный палец в рот, идет к следующей парте. К Амуровой-сан.

Учитель заглядывает поверх вьющихся медных волос в тетрадь Амуровой.

– Идеально, – говорит Ковырялов. Черный мокрый палец опускается на страницы тетрадки Риты и пачкает ровные черты иероглифов. Суровый взгляд в сторону Андрея. – А некоторых учеников вообще непонятно чему учили в бывшей школе.

Волк внутри Андрея рычит.

Рыр-ра-аур.… Не этому!

Прутья в клетке вдруг шатаются от рыка зверя. Ра-ар-р-ру-у… Ч-человек, скаж-жри!

Перед затуманившимися глазами проносится список дисциплин Михеевской школы. То, чему учили Андрея.

Иайдзюцу – техника молниеносного изъятия меча!

Ниндзюцу – искусство крадущихся убийц!

Синдо – упражнения для контроля ума и тела!

Кендзюцу – искусство боя с мечом!

Дзюдзюцу – навыки рукопашного боя!

Всех этих предметов Михеевской школы Катаны нет в расписании на красной доске в холле. Местные ученики не учатся искусно владеть мечом, проводником Истины. Местные ученики поют Песни смерти и рисуют мертвых Стасов Охотниковых! Десять сотен раз! Никакой техники! Никакого самоуважения! Никакой пользы!

Рык волка приобретает человеческие интонации, жуткой рев дробится на слова.

Р-р-р-разр плюнуть. Ученики, даже не способные быстр-р-ро извлечь меч, тебе не р-р-ровня. Убить оябунов сильных кланов местной школы – для тебя р-р-р-раз плюнуть. Пр-р-редставь. Эти сопляки видят твой голый меч и судорожно вспоминают др-р-раную Песню смерти, а в это время ты их р-рубишь. Одного за др-р-ругим. Р-р-рисуешь кр-р-расные узор-р-ры на сер-р-рых кимоно.

Волк больше не рычит, голос зверя звучит ясно и чисто. Звучит напряженно и звонко. Звучит, как голос Андрея.

Раз плюнуть. Оябунов – убьешь, их наложниц – присвоишь! Представь. Девочки с тонкими шеями стелются перед тобою на полу, ложатся грудью на стертый линолеум и целуют ремешки сандалий и пальцы твоих ног. Представь. Пухлые розовые губы Ягодки-сан касаются твоего отросшего грязного ногтя на большом пальце. Пушистые светлые ресницы щекочут щиколотку. Представь. Мякоть Ягодки сменяют тонкие нежные уста Амуровой. Круглые зеленые камни смотрят на тебя с пола. Хочу, хочу, хочу-у… А-а-ау-у-у-у-у-у!

Андрей заслоняет глухой ширмой клетку, и завеса обрывает протяжный волчий вой. «Обойдешься, волчара!» – думает Андрей и дальше скребет ручкой по страницам тетради сверху вниз.

Ему остается написать еще девять сотен девять десятков и восемь ломаных трупов Стаса Охотникова.

2

В столовой почти никого не было, хотя обеденная перемена только началась. К противоположной стене ползла длинная лента раздачи. Перед началом ленты в толстой стеклянной стене зияла широкая щель для подачи еды. Но за стеной не было раздающих еду.

Лента ползла вперед пустая, без единого подноса на блестящих хромированных держателях. В конце зала, там, где лента заканчивалась, возле емкости с палочками для еды, серела на полу горизонтальная трижды ломаная черта иероглифа. Черту написали из тела мертвого ученика. Три излома черты образовали перебитые ноги, поясница и шея. Крюк влево – откинутая вбок рука.

Всего одна черта, одна жизнь, одна драная кукла, и все видят идеальный иероглиф. Пока уборщики не приберутся.

Справа от входа столовая завалена смешанными рядами выцветших столов и стульев. Занято было всего семь столов. За ближайшим к мертвому ученику большеголовые и ширококостные здоровяки рвали палочками и забрасывали в рот фаршированную капусту. Одиннадцатиклассники. С мускулистых спин ухмылялись огромные чернильные морды нарисованных демонов. По ножнам плохо вытертой катаны одного из двухмордых стекала кровь. Это он написал трупный иероглиф возле раздачи. Чтобы отобрать тарелку фаршированной капусты.

Андрей бесшумной походкой крадущегося прошел вглубь зала и сел за самый последний стол. Его глаза следили, как двухмордые жадно ели капусту в пяти шагах от убитого ученика. Следили, как черные толстые губы и длинные носы на широких спинах заплывали жесткими складками кимоно в такт движениям рук.

Ничего не стоило доказать двухмордым, что новичок достоин вступить в их клан. Техники Андрея превосходят умения местных учеников, даже одиннадцатиклассников. Местные не обучены ни ниндзюцу, ни ийадзюцу, ни кендзюцу, ни дзюдзюцу, ни даже простейшему дыханию синдо. Но что дальше? Стать членом уважаемого клана, обедать каждый день, даже в драные дни с урезанными порциями?

Убивать учеников ради вареной капусты?

– Сингенин-сан! Не занято, а?