Дети, которые хотят умереть

Вначале камера снимает пустой коридор с рядом косых дверей. Затем тихий стон сквозняка накрывает резкий визг. Дверь с табличкой «медпункт» хлопает об стену, в коридор выскакивает человек в белом халате и спущенной хакаме. Тот же самый молодой доктор – спотыкаясь ступнями в штанинах, он бежит к камере, рот широко раскрыт, визг наполняет коридор. Из причинного места сквозь прижатые ладони сочится кровь.

А следом за доктором из медпункта шагает стройная девятиклассница. Ее походка неспешна, плечи расправлены. Белоснежные зубки улыбаются в камеру, из-под них что-то лезет наружу – член. Половина члена. Обрезанная головка сочится кровью и спермой. Улыбаясь, ученица глотает их.

Затем сплевывает выжатый сморщенный огрызок. Конец записи.

Говорят, молодому доктору смогли пришить его член. А затем отправили под военный трибунал.

Пациенты – не люди и не безвольные секс-куклы. Это чудища с детскими мордашками. Для блага мира им не позволено вырасти.

Хотя в последнее время их рождается все больше и больше. Некоторые даже прозвали их Поколением М.

Чушкин остановился напротив будки стража, то есть постового. Постовой читал красно-синий журнал. То ли Maxim, то ли комикс о человеке-пауке.

– Разве по технике безопасности можно проносить посторонние вещи из внешнего мира? – вскричал Чушкин.

Не поднимая головы, постовой перелистнул страницу.

– Это вы о трусах с утятами?

Чушкини опустил голову. Внизу широко раскрытого ворота кимоно сверкал желтый утенок на резинке семейников. Учитель судорожно оттянул оби и затолкал внутрь трусы. Постовой деликатно закрыл лицо журналом.

– В следующий раз надевайте хотя бы с китайскими драконами или шиноби. Чтобы не взволновать местную экосистему.

Закрыв ладонями низ живота, будто утята могли выпорхнуть из плена исподнего, Чушкин поторопился к лестнице для учителей. Дорогу ему преградил завуч Буглак.

2

– Я слышал, у вас сейчас встреча с директором, – сказал Буглак. – По поводу?

– По вопросу Сингенина-кун, – сказал Чушкин.

– Какому нахер еще вопросу! – взревел Буглак. – По этому никчемышу нет никакого вопроса. Разворачивайтесь и мухой возвращайтесь в класс!

Чушкин опустил глаза и слабо улыбнулся. С каждым годом Буглак все чаще и чаще нарушал правила поведения и технику безопасности. Становилось опасно. Нахер, мухой – в этих стенах так говорить нельзя. Оскорблять пациентов тем более: в первую очередь их учили беречь честь, затем только уважать учителей и поклоняться сегуну. Иначе опозоренные пациенты бы не убивали себя. Но завуч точно жаждал, чтоб его прирезали.

– Сингенин-кун ведет себя иначе, чем другие пац… ученики, – сказал Чушкин. – Он сказал такое, что можно подумать, что патологии нет…

– Дурная мысль, – сказал Буглак и закрыл глаза рукой. – Дурная, очень дурная мысль. Вы сходите с ума. Да, вы спеклись. После стольких лет работы, допустив эту мысль, вы сбрендили. Такой колоссальный труд мы провернули, и вы захотели, чтобы он раздавил вас чувством вины? По-другому и нельзя, раз вы подумали, дурной мыслью и удавитесь.

– Нет-нет-нет, – запричитал Чушкин, – я сказал: можно подумать. Глупый оборот речи! Конечно, я так не думаю! Не волнуйтесь, сенсей. Просто не стоит ли нам разобраться со странным случаем?

– Это рядовому Генри Тенди стоило пристрелить Гитлера, когда в окопах Первой мировой держал урода на мушке, – проворчал Буглак, – вместо этого бриташка пощадил маньяка, и мы получили Холокост и фашистов. А вот Брут верно с Цезарем разделался.

– Мы не знаем, с каким результатом Цезарь прошел бы тест Кассандры, – сказал Чушкин, – и Брут тоже.

Буглак подался вперед, нависая над Чушкиным.

– Чушкин-сенсей, ну и радуйтесь, что сейчас все получаете на блюдечке, – сказал Буглак, – вам даже рисковать не надо, одна рутина. Вот Шарлотте Конде так не повезло. Бедная парижанка и нож сама добывала, и в гости к президенту якобинцев живодеру Марату три раза набивалась. Говорят, в день якобинцы расстреливали до пятисот человек. Слышите, в день! Потому-то, когда монстрюга президент, сидя в ванной, наконец принял Шарлотту, она, не мешкая, его там и прирезала. Девушку еще казнили за доброе дело. Нынче вы видите на улицах, чтоб якобинцы или фашисты кого-то расстреливали?

Чушкин покачал головой. Учитель смотрел на крысу, что скреблась за спиной завуча. Крыса ползла открыто и не торопясь. Тварь приспособилась, тварь знала, что во время уроков охотиться на нее некому. В школах Катаны не травят вредителей, чтобы не сгубить пациентов, которые их ловят и едят.

– Так не суйтесь под гильотину дурной мысли! – сказал Буглак. – Вернитесь в класс, забудьте, что вам причудилось. Работайте!

Крыса лизала пол в углу. Трупы и кровь убрали, но запах пропитал бетон.

– Как же тут воняет кровью! – вдруг сказал Чушкин. – А ведь я тоже болел паразитами мозга, вы знали?

– Нет, – сказал Буглак, – тоже? Кто еще?

– Да так, никто. Вечерами я ходил в группу поддержки «Преодолей себя!» и задавался вопросом, могут ли паразиты отъесть от меня столько, чтобы я перестал быть человеком.

Буглак зевнул.

– Кем же вы бы тогда стали?