Дети перестройки

– Видишь ли, дорогая, – скромно потупил глаза Нищета, – дело в том, что по складу ума я холодный философ и, вероятно, исключительно только по этой причине нуждаюсь в постоянном подогреве.

– Да-а-а, – обречённо махнула рукой Надежда. – Как говорится, финиш уже виден.

– Ну, зачем так мрачно, – голос Василия Митрофановича звучал смиренно. – Абсолютно никакого повода для пессимизма.

– У тебя же было всё, чтобы стать нормальным человеком, – с горечью в голосе продолжила Надежда. – Неплохая специальность, престижная работа. А ты кем стал? Человеком, отверженным обществом.

– Отверженным, говоришь? – криво ухмыльнулся Нищета, теряя терпение. – А может быть невостребованным? А ты вообще задумывалась над тем, кто вообще этому обществу нужен, и что это за общество такое образовалось? – утвердительно, словно лишний раз, убеждаясь в собственной правоте, тряс он головой. – Сейчас никто никому не нужен. В прежние-то времена всеобщего равенства шагу ступить не давали. Чуть, что не так, то на комсомольском собрании пропесочат, то на партийном или профсоюзном нагоняй дадут. На поруки возьмут, перевоспитывать станут, если не совсем в ногу идёшь. А что сегодня? Каждый сам по себе. Посмотри, что делается. Зарплату людям выдают реже, чем Нобелевскую премию лауреатам. Если ты не забыла политэкономию, то должна помнить, что каждый труд должен быть непременно оплачен. Теперь конкретно о тебе, критик Белинский. У тебя, помнится мне, специальность химик-технолог. А ты кем трудишься на пользу общества? Реализатор на рынке. «Спасибо за покупку. Приходите ещё», – кривлялся он. – Химики-технологи нынче не востребованы. Господи! Что это за профессия-то такая – «реализатор»? Не продавец, не работник прилавка. Сейчас не поймешь, кто кем работает. Дилеры, киллеры, брокеры. С ума можно сойти.

– Бесполезно. Бесполезно и ненужно, – устало сказала Надежда. – Тебя уже из этой пропасти не вытащить. Спасти можно того, кто хочет быть спасённым. А ты не хочешь. Пожалуй, я напрасно трачу на тебя время и нервы.

Она медленно повернулась и тяжело ступая, направилась к выходу. У двери, наклонившись, подняла сумку и вышла из квартиры. После ухода Надежды возникла неприятная пауза. Нищета, потупив взгляд, нервно барабанил пальцами по столу, что свидетельствовало о сильном раздражении.

– Ушла, слава Богу. На этот раз, кажись, пронесло, – выдохнула с облегчением Маня. – Боюсь я её, Вась, как я её боюсь! Чего она к нам пристала-то? Что мы ей? Живём тихо, никого не тревожим.

– Она вся в мамашу покойную, – грустно промолвил Нищета, не отводя отсутствующего взгляда от входной двери. – Говорит в ней и обида, и злость на себя да на жизнь свою нескладную. Ведь ни мужа, ни детей. Жизнь не сложилась. Жалко мне её. Неустроенная она какая-то не приспособленная. Слишком, Маня, правильные у нас с нею были родители. Воспитывали, как в песне поётся: «Раньше думай о Родине, а потом о себе…». Так-то. О себе подумать как раз и не получилось.

– А кто нынче приспособленный-то? – сердито сопя, возразила Маня. – Те, которые к кормушке поближе подобраться смогли. А корма на всех не хватает. Мало его, корма-то. Какие-то крохи перепадают, вот и всё пропитание. Живут же в других странах люди. И почему-то всем всего хватает. И одежды, и жратвы. Ещё и наших дармоедов, сколько туда понаехало. Тьма-тьмущая. И всё равно – изобилие.

– Тут, Маня, вопрос намного серьёзнее, чем тебе видится. Много я над этим феноменом размышлял. И знаешь, не перестаю удивляться, почему именно нашему многонациональному народу так «повезло»? Почему именно нас семьдесят лет изо дня в день, не жалея сил и эфирного времени, убеждали в том, как хорошо мы живём и в каком нужном направлении развиваемся? С какого перепуга мы оказались крайними. Почему провидение не остановило свой взор на каких-нибудь других народах? Датчанах, бельгийцах, австрийцах, на худой конец? Господи, – с мольбою поднимая руки к потолку, возопил он, – что же ты на нас-то всё время экспериментируешь. Чем мы тебя так прогневали? За какие грехи испытания посылаешь? Наверное, те народы труднее убедить не верить глазам своим. А нас запросто. Убедили настолько качественно, что подавляющая масса наших сограждан жила и умирала в полной уверенности, как сильно им со страной повезло. И что же мы, доверчивые дети своей страны, имеем сегодня, так сказать, в качестве заслуженной награды? Мы ничего. Как не имели, так и не имеем. Даже страны, что одна на всех была и той уже не имеем, – принимая первоначальную позу, констатировал он очевидный факт.

– Нет, Вась, не гневи Бога. Какая-то всё-таки страна осталась, – рассудительно возразила Маня. – Не спорю, отсекли прилично. Много отрезали, но живём-то мы не где-нибудь, а в государстве. В жизни не поверю, что наше родное государство таких вот убогих, как мы, под забором помирать оставит. Пользы от нас, может быть, и немного, я согласна, но ведь мы свои, родные.