А Лимирей вместо ответа отстранилась от меня и быстро и как-то нервно расцепила кандалы. Я без сил рухнул на мокрую кровать. Лим помогла мне сесть, а затем вручила в руки прохладную бутылку. Один запах отвлек меня от всего. Я приложился к ней и опустошил двумя глотками наполовину. Боль отпустила окончательно. Осталась только неприятная слабость в мышцах. Я провел по губам и озадаченно взглянул на оставшийся кровавый след. Скосил глаза на бутылку и осторожно отставил ее в сторону. Поразительно, но железистый вкус крови я признал далеко не сразу.
Меня несколько передернуло. Рубашка тоже была вся сырой и неприятно липла к телу. Лихо же меня тут колотило, однако!
Я осмотрелся и прислушался. Решил проверить, изменилось ли что-нибудь в моем восприятии мира. И у меня аж лицо вытянулось, когда я услышал, как рядом бешено колотится сердце Лимирей. И как она плачет. Скрип ее пера по бумаге был настолько отчетливым, что от него сводило зубы. В полумраке все предметы приобрели гораздо более четкие очертания, чем прежде.
Сердце кольнуло болью от ее слез, но я настолько растерялся в спектре новых ощущений, что не сразу понял, что перо больше не скрипит, а у меня в руках находится исписанный лист бумаги. Где-то в отдалении тихо закрылась дверь.
Я усмехнулся. Какая ирония… тогда я был уверен, что лучше для Лимирей, но не посчитался с ее мнением, а теперь все происходит с точностью до наоборот.
– Лим, все в порядке, – несколько устало отозвался я, взяв ее за чуть дрожащие руки. – Рано или поздно это бы все равно случилось. Кровь вашего… ну, теперь уже нашего, рода не только признала меня, а уже начала влиять на меня самого. Это… мое решение. Где-то на краю сознания я уже смирился с тем, что придется стать вампиром. И… и ты меня прости. Я слишком много на себя взял. Я знаю, что ты сама можешь за себя постоять, но тогда… просто не сдержался – тихо сказал я.
Лимирей смахнула слезы и прильнула ко мне. Я затаил дыхание. Да к лешему все!
Я сгреб ее в объятия и зарылся носом в ее волосы. Запах трав тут же усилился.
– Лим, я люблю тебя, – выпалил я на одном дыхании, пока решимость меня не оставила. – Поэтому повел себя как последний дурак! Прости, прости, – прошептал я ей на ухо, крепко обнимая. – Только не уходи никуда…
Лимирей притихла. Только успокоившееся сердце снова начало набирать ритм. Она подняла голову и взглянула на меня широко распахнутыми глазами. Такие темные, такие большие… я и не замечал раньше, что у нее такие длинные ресницы.
Я убрал упавшую ей на лицо прядь темных волос и провел по щеке. В полумраке ее губы выглядели темно-алыми. И такими манящими… а нас разделяло совсем небольшое расстояние.
Я склонился чуть ближе. Теперь кончики носа касались друг друга, а горячее дыхание касалось щек и шеи.
Я так и не понял, кто из нас совершил первый шаг. Лимирей чуть приоткрыла губы, и я счел это как предложение. Поцелуй получился неожиданно страстным, горячим, жадным… примерно также страждущий пьет воду из колодезного ведра. И мы никак не могли насладиться друг другом. Я прижал ее к себе и не желал отпускать. Поцелуи с губ перешли на ее щеки, подбородок, шею… из пьянящего ощущения меня вывело внезапное желание вонзить зубы в шею Лимирей. Я отстранился от нее и улыбнулся. Чувствовал себя так, будто за спиной выросли крылья. А ведь еще год назад я весьма саркастично относился к словам из женских романов в духе: «И он был счастлив, находясь рядом с ней, и более ему было ничего не нужно». А ведь и правда, больше было ничего не нужно… возвращаться мне было некуда. Да и дома я все время чувствовал себя одиноким. На рабочем месте все время кто-то был, было какое-то движение… а дома статическая тишина.
Лимирей отстранилась и взяла лист бумаги с пером. Зачеркнула написанный там текст и написала:
Короткая фраза согрела сердце и заставила его трепетать еще сильнее. Я снова прижал Лим к себе и поцеловал ее в макушку.