– Боюсь, здесь ты не прав. Общество неоднородно, какая-то его часть захочет бухать, какая-то – подозреваю, что абсолютное большинство – нет… Вот сейчас ведь так и происходит – на этой площади распивает какой-то малый процент, и вы стремитесь изменить именно его?
– Потому что это плохой пример. К тому же выставленный напоказ. Ладно бы они дома пили, так нет же…
– Вот ты знаешь, – перебиваю я, – мы десять лет назад собирались на Пушке. На Чистых тоже много кто тусил тогда, на Театралке…
– Да знаю, конечно, – зло ухмыльнулся мой собеседник, – у меня старший брат вас гонял там всех, можешь не рассказывать.
В этот момент где-то впереди началось активное движение, и Правый поспешил на передовую. Я не успел закончить мысль, более того – я совсем забыл, что хотел сказать из-за нового видения текущей ситуации. Происходящее в данный момент сложилось у меня в голове в образ эволюционировавшего конфликта между агрессивно настроенной праворадикальной молодежью, с одной стороны, и их неформальными субкультурными оппонентами – с другой. Действительно, явление по своей сути осталось тем же самым, изменилась только форма, внешняя оболочка: время внесло свои коррективы, несколько смягчив нравы и добавив YouTube, и теперь одни предъявляли претензии другим не за внешний вид, а за «нарушение общественного порядка», как они сами это называли. Хотя наверняка во многих местах нашей огромной страны все еще имели место быть и старые добрые (на самом деле не очень) конфликты из разряда: «Слышь, ты че такой патлатый?», не ставящие своей целью рекорд по количеству просмотров, а мотивированные каким-то сомнительным внутренним чувством правильного.
Судя по всему, активистам попалась первая компания, не желавшая легко мириться с их требованиями. Вокруг двух стоявших рядом лавок собралась толпа молодых (и не очень) людей подчеркнуто неформальной наружности. Там было несколько панков старой школы с лакированными ирокезами, какие-то длинноволосые металлисты-ролевики, ребята с огромными рюкзаками, напоминавшие мне туристов, заблудившихся в Москве еще в самом начале дальней экспедиции, а также люди вполне заурядного внешнего вида и даже совсем маргинальные классические гопники. Как все эти персонажи могут тусоваться бок о бок друг с другом, оставалось для меня загадкой. Впрочем, недолго: я заметил, как к месту зарождавшегося конфликта подтягивается народ с соседних лавочек, и сразу стало очевидно, что и вся остальная разношерстная публика собралась вокруг точно так же. Я обратил внимание, что среди присутствовавших было очень много людей старше двадцати пяти и очень мало молодежи возраста Саши и Вэла. Моя сестра со своим парнем стояла чуть в стороне от действа, скрестив руки на груди и внимательно следя за развитием событий. Вэл одной рукой обнимал Сашу за плечо, а в другой держал периодически вдыхаемый вэйп, также с интересом наблюдая за ситуацией. Я решил подойти поближе, чтобы разобрать, о чем говорили в самом центре толпы.
– Да ты кто ваще такой-то, а? – с вызовом спрашивал какой-то бородатый мужик в бандане, по виду годящийся в отцы главному организатору акции, к которому и был обращен вопрос.
– Представитель общества, – хладнокровно отвечал ему активист, выливая бутылку пива в мусорный бак.
Народ галдел и возмущался, оскорбляя парней нецензурной бранью. Тем пока удавалось сдерживаться. «Интересно, надолго ли», – подумал я. Кто-то из пьяной толпы пытался доказать свое законное право на распитие спиртного, еле передвигая языком и глотая слова. Из обрывков его речи я смутно уловил, что якобы никто не может ему запретить пить на улице. «Нет, парень, – заметил я про себя, – закон это действительно запрещает». Кстати, а действовал ли он тогда, когда мы собирались на Пушке? Во время тех тусовок, насколько я помнил, никого это особо не волновало… Хотя и сейчас местных завсегдатаев это вряд ли смущало. Проводя параллели с Пушкой, мне никак не удавалось смириться с мыслью, что наши сборища выглядели примерно так же. Нет, абсолютно точно, у нас все было приличнее… Но как теперь это установить наверняка? Оставалось надеяться только на правдивость собственных воспоминаний.
Чуть впереди меня вдруг стали заметны резкие движения и слышны матерные выкрики. Я не видел, что именно произошло, но, судя по всему, кто-то кого-то то ли толкнул, то ли ударил, и тут понеслось… Понять, что происходит, и подробно рассмотреть потасовку было невозможно в силу непроходимой толпы, окружавшей дерущихся. Активисты щедро раздавали удары по телам и головам лезущих на рожон чересчур агрессивных неформалов. Особо рьяно рвущихся в драку участников рейда одергивали товарищи, и те, кого останавливали, как мне показалось, были даже несколько расстроены – создавалось впечатление, что они участвуют в акции только для того, чтобы на «законных» основаниях помахать кулаками. Правый, к его чести, был из тех, кто пытался утихомирить пыл своих особенно разгоряченных соратников, и растаскивал в стороны участников драки.
– Дебилы, блин, – покачав головой, сказал Вэл.