Дети Солнца (СИ)

Рыжий уставился на нее белыми глазами. От его взгляда она терялась: он, казалось, ничего не выражал — при том, что лицо было очень подвижным и выразительным. Губы кривились, ноздри подрагивали и даже брови постоянно шевелились, но глаза смотрели с холодным безразличием, и это было даже обидно.

— Не слышал, — сказал он. — Далеко, должно быть. Лагман — это законник вашего конунга? Большой, должно быть, человек… Я далеко не хожу: пути — дороги здесь свёрнуты в клубок, а вода прожорливая, — он кивнул на дверь. — А ты разве не сюда шла?

И что-то в ней радостно откликнулось: «А как же? Сюда!». Она даже не удивилась словам про «вашего конунга», словно здесь, в лесу, подчинялись иной власти.

— Не слушай его, — сказал лысый. — Слушай лучше меня. Я повелитель этих мест. Конунг… Да, конунг этого леса. И я не делюсь. Ни с кем.

С минуту они с рыжим сверлили друг друга взглядами, растопырив локти и подняв плечи.

А Хельга вдруг очень ясно увидела свою кошку: палевая, с рыжими полосками, старательно вылизывает мех на животе. Кошка сидит на шкуре, а шкура спускается на пол с низкого ложа. Так, постепенно, вспомнилась вся горница.

Где это она? Почему здесь? Что с ней? Словно чары развеялись. Нет, надо выбираться.

— Вам повезло, что вы меня нашли, — сказала она. — Отец многое может для вас сделать. Если вы вне закона или вас преследуют…

— Нам повезло, — согласился рыжий. Только вот обращался он не к Хельге, а к приятелю. — Хотя она могла бы оказаться и повкуснее. Ну, да в темноте важно только то, что на ощупь. И пахнет приятно. И жадная. Повезло.

— Мы точно вне вашего закона, — Лысый посмотрел на Хельгу, и все в ней потеплело от его веселого пристального взгляда. Что бы такое сделать, чтобы он не перестал так смотреть? Чем угодить? — Я научу тебя кое-чему. Ты тогда тоже будешь хозяйкой. Я здесь конунг, ага. Меня все слушают. Как зовут?

— А… Хельга.

— Хорошее имя. Благородное.

Он тронул прядь волос у щеки, коснулся голой кожи над вырезом платья. Лицо его стало хитрым. Запах рыбы оглушал Хельгу, но теперь в нем появилось что-то притягательное. Манящее, сытное до приятного щекотания внизу живота — ощущения нового и занятного. Но страх скоро вернулся, а с ним какое-то новое чувство. Что-то, что ясно было написано на лице рыжего. Отвращение? Гнев? Когда грубые ладони легли на грудь, в Хельге проснулся нутряной слепящий ужас.

— Не смей! — Рыжий, на роже которого отразилось все, что чувствовала Хельга, схватил приятеля за плечо. Лысый со свистом втянул воздух сквозь зубы, отпустил ее и, схватив рыжего за затылок, утолкал в угол комнаты. Хельга слушала, как они шипят друг на друга, пытаясь выдрать руки из взаимного захвата:

— Третьей девки лишимся из-за тебя!

— Конунг! Вечно из тебя это вылезает. Не могу видеть твою рожу.

— Я только повторяю твои слова, брат. Кто кичится неуязвимостью? Амулетом Хеймо?

Рыжий опустил руки.

— Амулет мой, — сказал он. — Поэтому и конунг — я.

Он отошел к двери и привалился к ней с видом недовольным, но не вызывающим. Лысый вернулся к Хельге и заговорил неожиданно мягко.

— Мы женщин не обижаем. У нас жила одна — хорошо жила. Женой. Вела хозяйство, перенимала науку. Наука у нас редкая, нужная, захочешь — и тебе кое-что передадим. Да… Хорошая была женщина, жаль, утонула. Ходила, где не нужно, — и того. Болота у нас. Не туда ступишь — все, нету. — Он увидел, что Хельга взялась за ворот платья, и усмехнулся: — Это не ее одежа. Это…

— Молчи! — приказал рыжий.

— Это… Твое. Ты не переживай. Мы же не разбойники… Жить будем хорошо. Станешь смотреть за домом. Ты справишься. Сейчас ложись и спи. Устала, набоялась да напилась — спи.

Хельга чувствовала, как внутри все замерло — не от страха, от безразличия. Не хотелось ни о чем думать. Хотелось, чтобы к ней еще раз прикоснулись. Всё на свете куда-то делось, кроме странного напряжения в теле, растущего медленно, но неотвратимо. Что это было, колдовство, опьянение? Она понимала, что теряет себя, но испугаться по-настоящему не получалось.

Рыжий снял покрывало с ложа в углу, и Хельга легла, не раздеваясь. Хозяева еще повозились и улеглись на полу, у очага — один захрапел, другой засопел надсадно. Хельга не заметила, как уснула под этот свист. Во сне она бродила по заросшим мхом развалинам отцовского дома. Кое-где поднимались маленькие деревца, у главного опорного столба, вернее, у его полусгнившего остова, лежал нянин платок, истрепанный, грязный. Хельга подняла его — и в нос ударил запах рыбы.