Детская библиотека. Том 91

Толстой, слушавший доклад молча и хмуро, веером заинтересовался, осмотрел его и прищелкнул языком:

— Однако! Вот это женщина! Арестовали?

Ушаков молча повернулся к Туманову, который

только что вошел в кабинет и ждал минуты для отчета о данном ему поручении.

— Арестовать их сейчас никак нельзя. Сегодня ночью они скрылись.

— Погоню организовали? — строго спросил Толстой.

— Да, но они имеют несколько часов форы, — вмешался Ушаков. — Думаю, прикрывшись возможной помощью Меншикову, они решали свои проблемы.

— Свои? — не понял граф.

— Их главной целью был сын Фалинелли. Вернее, средства Ордена, которые он хранил.

— Их уже нашли?

— Фалинелли последнее время общался с Белозеровым, не исключено, что казна Ордена была перевезена к нему, — ответил Туманов.

— Вы его уже опросили? — продолжал выстраивать цепочку событий Толстой.

— Пытались, — неохотно признался Андрей Иванович, — старик помер от удара.

— Но мы обыскали весь дом, — добавил Туманов.

— И?.. — терял терпение граф.

— Пока не нашли! — отрезал Ушаков. — Но, к слову сказать, не мы одни пытались.

— Это как понять?

— Французы наши перерыли все у Фалинелли и наведывались к Белозеровым.

Поняв, что ничего более по сему грешному делу не известно, Толстой взглядом и кивком головы приказал начальнику Тайного приказа отпустить своих людей, а когда Иван с Тумановым вышли, спросил:

— А что наш Самойлов?

— Смышлен, — ответил Ушаков, — но есть за ним один грешок — врать не умеет!

— Ты знаешь сказку про черепаху и зайца? — помолчав немного, произнес граф. — Мне очень надоело быть черепахой!

И он выразительно посмотрел на Андрея Ивановича. Потом вдруг рассмеялся, но смех его был каким-то желчным. Что оставалось делать Ушакову? Только рассмеяться вместе с графом: пусть уж Толстой развеется этим смехом, а там, глядишь, и поостынет. Отсмеявшись, Толстой бросил веер на стол, еще раз значительно глянул на Ушакова — помни, мол! — и покинул кабинет. «Остынет, — подумал Андрей Иванович, — не впервой! А вот Самойлову придется остудить свой пыл, пока он еще куда-нибудь не сунулся».

Нравился Ушакову этот парень. И нюх у него был, и хватка, необходимая тайному сыщику, и благородство, что в последнее время было редкостью в людях вообще, да и в его ведомстве не часто встречалось. Но многому еще учить его надобно, а то и сам пропадет, и государству Российскому не то что пользу, а непоправимый урон может нанести. Их служба ошибок не прощает. А потому, отправляясь ставить точку в деле Белозеровых и велев Ивану занять место рядом с собой в карете, в который раз втолковывал Андрей Иванович своему подопечному прописные, казалось, истины:

— Преображенский Приказ и Тайная канцелярия, Самойлов, потому и называются тайными, что все, что происходит в них, есть дело государственной важности и наружу не выходит, — Ушаков стукнул тростью в потолок кареты и крикнул: — Останови-ка, дружок!

Они вышли, и Андрей Иванович продолжил свои наставления:

— То, что ты знаком с Белозеровыми, ничего хорошего ни тебе, ни им не сулит.

— Да, но. — попытался возразить Иван, а Ушаков опередил его:

— Молчи, все знаю. но сделать ничего не могу..

Они прошли к дальней заставе. Серый балтийский туман окутал окрестности. Ушаков остановился и устремил взгляд вдаль, словно задумался о чем-то. Иван решился, наконец, втолковать этому бессердечному служаке, что есть на свете вещи превыше долга и что он так приучен. Но урок, который подготовил ему Ушаков в то туманное утро, оказался красноречивее всяких слов.

Из дверей дома, на углу которого они остановились, конвой вывел трех женщин, одетых в дорожное платье. В руках у арестанток были узелки, солдаты посадили их на телегу. Лошади тронулись, и одна из несчастных обернулась. И только тут Самойлов увидел глаза — те единственные, ради которых и стоило жить. Он рванулся вперед, Андрей Иванович попытался удержать его от ненужного шага, уперевшись массивным набалдашником трости в грудь, но Иван оттолкнул Ушакова и бросился к телеге, увозившей семью родовитого дворянина в неизвестность.

Андрей Иванович не двинулся с места, так и остался наблюдать, как солдаты преградили путь нашему герою, как тот сопротивлялся, пытаясь прорваться к любимой, — но все тщетно. Телега уезжала все дальше, разлука была неминуема. Иногда человеку остается лишь смириться со своей долей.

В бессилье упал Иван на колени, стиснув зубы и пытаясь сдержать стенания. А мерный голос подошедшего Ушакова подвел итог только что преподанного урока:

— Не усвоил ты новых правил, Самойлов. Может, хоть это тебя чему научит. Ты теперь себе более не принадлежишь. У тебя особое положение. На страже короны стоишь тайно!

Словно вспоминая эти слова, запишет Самойлов в своем дневнике: