Наследник улыбнулся и повернулся к гостям, чтобы продемонстрировать возвращенный перстень. И тут среди довольных глаз заметил восторженные глаза Лизы. В тот день она показалась царевичу еще прекрасней, чем при первой встрече. Правда, корсет платья, что заказал Самойлов у портного, туго стягивал грудь и не давал дышать, но Егор уверил, что вельможные дамы и вовсе не дышат. Но едва она увидела волшебство, как забыла про все неудобства. Не заметила она и того, что царевич трижды обернулся в ее сторону. Ее больше занимал иноземный гость. Лиза была особо рада, что исчезнувшее кольцо нашлось, а то, не дай бог, пришлось бы столь занятному господину живот вспарывать.
Царевич не удержался и зашептал что-то на ухо Меншикову, тот с любопытством повернулся назад и тоже увидел девчушку, а рядом с ней Самойлова. От цепких глаз Ушакова не ускользнул ни этот взгляд Светлейшего, ни недовольный взгляд его дочери. Да, вьется мошкара у трона. Того и гляди, займет.
Тогда я еще не знал, что значили при дворе вздох или ненароком брошенный взгляд престолонаследника. Ушаков же отлично разбирался в этой придворной игре и не упускал ни единой мелочи. Дочь Меншикова, которую Светлейший прочил в невесты будущего государя, ревностно следила за царевичем, чем стала раздражать его. Теперь он при первой же возможности старался оказывать знаки внимания молодым фрейлинам — с одной только целью досадить своей будущей жене.
Ушаков заметил, что голландец воззрился на орловский гобелен. Что это он? Не видел, что ли, таких у себя в Амстердаме? Небось, его в приличные-то дома не пускают, вот и восхищен нашей роскошью. Сам того не знает, что Орлов им самим столичных вельмож потчует, словно он не человек, а изысканный десерт. Сегодня он, Вангувер, его главное богатство, а не золото да шпалеры на стенах. Представление кончилось, публика разбрелась по залу, обмениваясь впечатлениями от увиденного.
— Если персона важная проходит, то ты кланяйся и приседай, — ласково давал наставления Лизе Самойлов. — Ясно?
Персона долго ждать себя не заставила, тут же и возникла.
— Ну, что скажешь? — спросил Ушаков у Ивана.
— Ловок, — подтвердил экспедитор давешнюю мысль Андрея Ивановича. — Но сей фокус я разгадал.
— Да ну? — чуть не присвистнул Ушаков.
— Кольцу некуда было деваться, — Самойлов сделал паузу, чтобы дать Ушакову возможность согласиться с неоспоримостью доводов. — Значит, оно вместе с платком исчезало.
Но Андрею Ивановичу времени явно не хватило, а потому он возразил:
— Так оно ж на дне было.
— Да, — согласился Иван, — но ежели в него нитку продеть да и придержать в руке, а потом вместе с платком сдернуть — не велика премудрость.
— Ну а птица? — все еще сомневался Ушаков.
— Но никто ж не следил за его девицей, что она там в платок подсовывала.
Андрей Иванович с ехидцей оглянулся на Лизу, а потом на Самойлова.
— Значит, ты не веришь в чудеса?
— Нет, Ваша светлость, — улыбнулся Иван.
— Печально. Ну а ты, дитя мое, — провел вельможа мизинцем по лбу девочки, — веришь в волшебство?
— Верю! — горячо откликнулась Лиза.
— Вот, — заключил Андрей Иванович, — устами младенца глаголет истина.
В этот момент царевич и дочь Меншикова Мария в сопровождении самого Светлейшего проследовали мимо них к выходу. Ушаков с Самойловым с почтением склонили головы. Светлейший на миг задержался.
— Деточка, — нравоучительно обратился он к Лизе, — Его высочеству полагается кланяться. Вот, — он достал кольцо, которое еще недавно было центром представления, потер его о рукав и протянул девочке, — царевич дарит перстень.
— Спасибо, — подняла Лиза глаза на Светлейшего князя.
Тот с укоризной взглянул на Самойлова — разве так полагается благодарить за столь щедрый подарок? Иван взял воспитанницу за плечо и потянул. Она, поняв свою ошибку, присела и склонила голову. Меншиков направился к выходу.
Ушаков проводил сановную персону взглядом, а едва тот скрылся за массивными дверями, повернулся к Самойлову с Лизой и захохотал.
Глава 4,
о разных взглядах на удачный момент