Детский мир

– Вы напрасно веселитесь, – на лице Евангелины не дрогнул ни один мускул. – Во-первых, вы должны знать, что если ваши клетки начнут мутировать, а духовного слияния к тому времени не произойдёт, то детей у вас уже никогда не будет. Вы к этому готовы? Уверены, что не пожалеете лет через пятьдесят?

Отвечать я не стала. Откровенно говоря, в свои двадцать лет вообще не задумывалась об этих вещах. И прямо сейчас, очутившись перед проблемой выбора, почувствовала себя растерянной и слегка обманутой. Так нечестно! Я ещё не успела начать мечтать о детях, а мне уже надо от них отказываться?

– Кроме того, – продолжила Евангелина, не дождавшись от меня какой-то внятной реакции на свои слова, – я же говорила, мой Пансион славится исключительной, я бы сказала, стопроцентной, результативностью. Это аксиома, правило, не требующая доказательств.

– А каждое хорошее правило, – хмуро согласилась я, – Обязательно подтверждается парой-тройкой исключений… Я всё поняла. И мой ответ по-прежнему отрицательный…

Подняла руку, чтобы почесать внезапно загоревшуюся под бархоткой кожу и замерла под алчным женским взглядом. Тонар, утратив на мгновение напускную холодность и брезгливость, совершенно выйдя из образа Госпожи Метелицы, смотрела на моё ненавистное украшение с такой нескрываемой жаждой, так яростно сверкая обжигающе ледяными глазами, что я испуганно попятилась.

Мне захотелось бежать отсюда сломя голову, куда угодно, только бы подальше от неё. Женщина моргнула, а когда в следующий раз посмотрела на меня, то в её глазах уже не было ничего, кроме скуки.

– И всё равно, – пробормотала я, прислушиваясь к суматошному стуку собственного сердца, – мне всё это кажется розыгрышем. Подумайте сами. Если верить вам, то как объяснить болезнь моей сестры? Ведь такие, как мы, не болеем.

– Такие, как мы – нет, – тонар кивнула. – Она – не такая, как мы.

– То есть? – мне вдруг захотелось прекратить этот разговор, почему-то подумалось, что объяснение Госпожи Метелицы мне не понравится. – Мы с ней, как зеркальное отражение, совершенно одинаковые…

– В её крови вообще нет «гена бессмертных». Не спрашивайте, как такое возможно. У меня нет ответа, а проводить исследования ваш опекун мне запретил. Одно могу сказать точно: ваша сестра не относится к нашему виду, она простой человек… И это то, о чём я должна была сообщить вам в первую очередь. Ваш будущий муж не хочет, чтобы вы растрачивали на неё свои силы и энергию. Когда у вас появятся дети, вам будет не до неё. Свою роль в вашем становлении как личности ваша Тень уже сыграла, поэтому теперь вам надо избавиться от этой умственно отсталой обузы.

Никогда в жизни я не испытывала более яростного желания кого-то ударить.

– Вы не смеете, – проскрипела я, – не смеете так о ней говорить. Она моя сестра! И я за неё… я кого угодно…

– Слова-слова, – женщина громко вздохнула. – Детская наивность, как я и говорила. О том, как вы меня ненавидите, поговорим в другой раз. Сегодня эта беседа не входит в мои планы.

Это было месяц назад. И тогда я ещё не знала о том, каким именно образом тонар Евангелина собирается добиться моего положительного ответа. После разговоров о свойствах крови я ожидала, что мне назначат какие-нибудь «витамины» или будут колоть что-нибудь, подавляющее волю. И я готова была сражаться, сопротивляться до последней капли крови… Но тонар быстро развеяла мои подозрения, сообщив, что ничего из перечисленного на таких, как мы, не влияет.

Таких, как мы.

Нет, такое деление было не для меня. Я не готова была провести границу между собой и всем остальным несовершенным миром. И не только потому, что к этому несовершенству я должна была причислить всех своих друзей. Несовершенству, как Тоська, как Лёшка, как Север.

– Вы снова меня не слушаете! – Евангелина встала из-за стола и подошла к окну, чтобы закрыть его, а я, воспользовавшись тем, что она смотрит в другую сторону, яростно почесала раздражение на шее. Кто бы мог подумать. У такого совершенства, как я, оказывается, аллергия на кожу. – А я ведь не шучу. Мы с вами над вашим нежеланием открыть глаза на реальное устройство мира работаем не один день…

Не один. Двадцать девять дней ежечасного промывания мозгов, двадцать девять попыток погрузить меня в гипнотический сон. Двадцать девять раз я вынуждена была произнести:

– Нет! И даже теперь я не выйду за него замуж.

Откровенно говоря, за этот месяц я так и не поняла, в чём была оригинальность метода Евангелины. Почему от других пансионерок она добивалась положительного ответа? Фотографиями счастливых невест были увешаны все стены в коридорах первого этажа.

Жуть какая-то!

Я громко вздохнула и ещё раз почесала пятно под бархоткой. К счастью, оно было достаточно маленьким, поэтому пока его удавалось скрывать от наставницы. Боюсь, узнай она об этом моём недомогании, отвертеться от посещения врача не удалось бы. А интуиция кричала пожарной сиреной, что этого допускать нельзя ни в коем случае.