Детский мир

– Только код, – вздохнул Стас, а когда мы уже отошли от калитки на приличное расстояние, вдруг заметил: – Кое у кого с недавнего времени обострилась паранойя. Палач сегодня все коды три раза поменял, сука, так что…

Мы с Арсением переглянулись.

– И давно у него этот приступ начался? – спросил Север, хмурясь каким-то своим мыслям.

– Да с утра, – Светофор недовольно запыхтел, – устал, как собака, честное слово. А всё из-за этой мёрзлой селёдки, как пить дать. Вот уж где стерва…

– Из-за какой селёдки? – от удивления я даже споткнулась, почему-то вспомнив одну свою знакомую, которая под это нелестное определение подходила как нельзя лучше.

Остаток пути мы преодолели в абсолютной тишине, и только у самых дверей в Башню, когда Арсений уже приготовился открывать замок, я спросила у Стаса:

– Она внутри?

Не знаю, чего мне хотелось больше: застать тонар Евангелину – а я почему-то была уверена, что внезапная гостья Цезаря именно она – или избежать неприятного свидания.

С одной стороны, видеть её не хотелось. Хватит. Насмотрелась за месяц жизни в «Гвозде Бога», с другой – хотелось ехидно улыбнуться и посмотреть, как перекосится её всегда равнодушное лицо, когда она меня увидит.

А ещё хотелось задать много-много вопросов. И не столько о себе, сколько о том, зачем она понадобилась Цезарю и не связано ли это с Тоськиной беременностью.

– Да нет, – ответил Светофор. – Минут сорок назад ушла, у них там вроде какой-то праздничный ужин.

Я честно постаралась не думать о том, что они могут праздновать, отбросила в сторону все идеи насчет того, что может связывать тонар и Цезаря, а за время жизни в «Гвозде Бога» таких идей у меня появилось более чем достаточно. Более чем достаточно для того, чтобы найти правдоподобный ответ на вопрос. Потом, не сейчас.

Поэтому, как только Северов открыл дверь, я проскользнула внутрь Башни и опрометью бросилась наверх, в комнату, которую мы с Тенькой делили на двоих долгие годы.

– Оля! – вскрикнул за спиной Арсений. – Не торопись ты так! Там может быть опасно.

Плевать.

Я влетела в спальню, залитую чуть приглушённым голубоватым светом. Всё правильно, Тоська боится темноты, а теперь, когда меня нет рядом, она, конечно же, вынуждена спать при свете. Первым делом я посмотрела на кровать и с удивлением обнаружила, что Тень и не думает тихонько спать под одеялом. Тень сидит у моего трельяжа и задумчиво рассматривает своё отражение в зеркале. Такой взгляд я за ней замечала и раньше, но в последние годы он появлялся всё реже и реже.

– Лялечка, – она улыбнулась, заметив меня, и я поспешила раскрыть объятия.

До дрожи хотелось обнять мою любимую глупышку, которая не спешила ко мне бежать. Вместо этого Тоська медленно развернулась и нахмурила брови, словно силилась что-то понять.

– Ты вернулась? – спросила моя Тень, а я заметила, что её подбородок слегка подрагивает, словно сестрёнка собирается заплакать.

– Оля? – наконец догнавший меня Арсений встал за моей спиной и пытался определить, что происходит.

– Подожди, – отмахнулась я от него. – Ты разве не рада?

– Так нечестно! – по бледному личику покатились крупные, как горох, слёзы. – Нечестно! Сашка сказал, что теперь я буду принцессой. Хочу быть принцессой!

Она завыла. Горестно. Громко. Навзрыд.

– Тосенька, – я медленно подошла к ней и попыталась обнять за вздрагивающие плечи, но она вывернулась из моих рук и вскочила на ноги.

– У меня будет платье, розовое, как я хотела. И туфельки. И фата. И волосы мне Ева поднимет вот так вот вверх и уложит короной. И будет музыка. И… и торт!

Она всё плакала и плакала, бормоча, как всё будет здорово и красиво, и как она об этом мечтала, и как они с Сашкой будут, словно принц и принцесса из сказки, красивые-прекрасивые. Они встанут на открытой платформе и будут улыбаться и махать людям, а люди выпустят в небо белых голубок и разно цветные воздушные шарики.

Я хватала сестру за руки, старалась поймать её взгляд, гладила по растрепавшимся волосам и шептала, как сильно я её люблю, что я сама сошью ей самое красивое платье в мире. И голубки у нас тоже будут. И шарики. И всё-всё, что бы она ни захотела… Но Тоська меня не слышала, она упала на кровать, уткнулась лицом в подушку и продолжала рыдать.

– Если я её не успокою, – я удручённо посмотрела на Севера, – то начнётся приступ, и без лекарств мы не справимся.

Арсений помрачнел, поджал губы и, бросив на ревущую Тоську сердитый взгляд, предложил:

– В таком случае я вижу только один выход. Спеленать покрывалом, вставить кляп, а врача найти можно будет, когда уже выберемся из дворца.

Меня слегка покоробило от такой варварской идеи, и я уже открыла рот, чтобы сказать Северову всё, что я думаю по поводу его чёрствости, объяснить, что с Тоськой так нельзя, она же ведь…

– Серьёзно, Оля, – парень посмотрел на часы, подошёл к окну и выглянул наружу. – Если бы она была ребёнком не только внутренне, но и внешне, долго бы ты пыталась привести её в чувство? Или сразу бы схватила на руки, стремясь унести отсюда как можно скорее?