Детство 2

— Не стой в дверях, щегол! — пхнул меня в плечо какой-то рябой прыщеватый парень, с явной надеждой на скандальный ответ, надеясь надрать за нево ухи. Но у меня настроения скандалиться нет, так што молча отодвинулся, натянул картуз ещё глубже, засунул руки в карманы, да и пошёл прочь. Как нарошно, солнце спряталось за тучами, и посыпался мелкий, но густой и на диво противный дождик, который ветер бросает в лицо пополам с поднятым с мостовой сором.

— Тьфу ты, зараза! — сплюнул с губ брошенную ветром гадость, утёрся рукавом, да и поднял воротник повыше, опустив лицо.

Оно ведь как думалось? Получу аттестат ремесленный, и как частично дееспособный, комнату смогу снять. Квартиру, ето нет. Точнее да, но через сложности, так што сразу и нет. А комнату, так и да. И Саньку в ученики себе сразу. Типа. И-ех!

Так и пошёл по улицам, пиная падлые листья и редкие на выметенной мостовой камешки, весь такой снулый и квёлый. Настроение такое, што в морду суй, только утрусь.

Несколько раз уступил дорогу господам на тротуаре, так и вовсе сошёл на мостовую, пока в морду не сунули, такому задумчивому и неуступчивому. Так, с краешку себе пошёл себе, пошёл, и ноги сами принесли меня до Сидора Афанасьевича.

Ну то есть не самово, а до бань, где мы с ним сапожничали. Сейчас там снова тот – с рукой хряснувшей. Выздоровел, значицца.

— Сто рублей, — проговорилось вслух, — оно ведь и не деньги за ремесло.

А потом такой – стоп себе! Чево ето я опять? Было уже такое што-то… сапожничье! Оно мне надо, ремесло ето? Или просто аттестат?

— Аттестат ремесленный.

Склоняю голову набок и вроде как прислушиваюсь. А действительно ли? Али может, просто дееспособность и возможность проживать где хочу? Она!

А дойду-ка я до Владимира Алексеевича!

— Пади! — и свист кнута. Запоздало шарахнулся в сторону, оскальзываясь на булыжной мостовой, но сволочь-извозчик снял таки картуз концом кнута, ожгя заодно ухо. И хохоток такой с екипажа, одобрительный.

Ах ты падла такая! Места тебе мало? Да тут в шесть рядов разъехаться можно! Руки сами такие – раз! И подобрали комок навоза свежевысратого. Да и вслед. Попал, што ж не попасть! В спину прямо кучеру, ну и пассажира, хозяина евонново, зацепил наверное. Брызгами.

Чистой рукой картуз подобрал, да и тикать! А там уже свищут, орут полицию, лаются матерно. Как же, устои! Ето только господам можно, а в обрат ни-ни!

Ушёл дворами, да и выскочил на соседней улице, только руки сперва в луже помыл. Так себе… попахивают, но кучеру хужей! А то ишь, взяли за привычку!

Обычные возчики редко етак шалят, потому как знают за обратку. А при хозяине кто, да особенно при чиновнике или справном купце, те часто такие вот. Падлы. Особенно если хозяину весело етакое скотство.

Листьев палых набрал, да ещё раз оттёрся, а потом под водосточной трубой руки помыл. Нюхнул… ну хоть к Владимиру Алексеевичу вернуться не стыдно будет, нет запашка.

— На пожаре! — отозвался в редакции один из репортёров, с самым меланхоличным видом черкавший што-то на листе бумаги.

— Скоро прибудет! — отозвался второй. — Завалится, насквозь пропахший дымом пожарища, полный впечатлений, да и ну писать! И бойко же ему в такие минуты пишется!

— Бойко, да не всегда складно, — отозвался меланхоличный, — ты вспомни…

Они погрузились в споры, а я в ожидание. Повесил пиджак да картуз поближе к печурке, да и сижу, чай пью, с бутербродом. А угощают!

Репортёры, они вообще такие, общительные. Так ещё и интересно им, кто я такой и как у Владимира Алексеевича появился.

— Откуда ты такой взялся?

— Из тех же ворот, што и весь народ, — и глазами на любопытново – хлоп! Наив включил.

Мне и не жалко за себя сказать, но у Владимира Алексеевича есть такое, што он байки травить любит. Такое может загнуть, што я окажусь его двоюродным сыном от индийской принцессы через еврейского пятиюродного кузена. И так загнёт, што и я сам засомневаюсь! Зачем удовольствие портить человеку?

Гиляровский ворвался в редакцию, как варвар в захваченный Рим. Огромный, громогласный, пропахший дымом пожара, с резкими и сильными движениями, впечатление он производил совершенно нездешнее, будто человек из давешней епохи.

— …порохом всё, — продолжая разговор, он скидывает бекешу, — разом!

— Поджог?

— И очень может быть! — решительно кивнул Владимир Алексеевич интересанту. — Дела у фабрики идут не лучшим образом, а тут ещё выдоили и без того тощий бюджет, застраховав имущество. Каково?

— Подать как версию? — склонил голову Постников, один из редакторов «Русских Ведомостей», будто прислушиваясь к невидимому собеседнику. — А пожалуй, что и да!

— Подача, — он прищёлкнул пальцами, акцентируя внимание. — Как одна из версий, нуждающаяся в серьёзной проверке, дабы окончательно обелить честное имя промышленника.

— Честное, — фыркнул Гиляровский, по-котячьи морща лицо. — Скажете тоже!

— Я много чего могу сказать, — усмехнулся редактор в седые усы. — Нам важно дать информацию как бы промежду строк, без возможных юридических последствий, но абсолютно притом прозрачно для читателя!

— Зачем? — отставив чашку, негромко интересуюсь у меланхолика.