Детство 2

— Можно, но лично мне и не нужно. Слава эта скандальная, она в двенадцать лет немножечко опасна. Вылезу через ваших знакомых, так и за танцы вспомнят, а там и заклюют! Просто потому што.

— А так, — на лицо сама выползает кривоватая ухмылка, — вроде как через купечество и не страшно. Не лезу в высокие эмпиреи, так сказать, со свиным рылом.

— Ну, — дядя Гиляй задёргал себя за ус, ушедши глубоко в себя, — понимаю твои резоны. Не скажу, что полностью согласен, но я не ты. Другой жизненный опыт, характер, да и возраст, вот тут ты полностью прав. Могут и заклевать, вороны чортовы!

— И деньги! — оживился он, подскочив на стуле. — С этой стороны я ситуацию не рассматривал! Чуть не полсотни купчин, собравшихся тряхнуть мошной, это серьёзно!

Я закивал болванчиком. Это как раз та ситуация, што ого! Не раз в жизни, но где-то рядышком.

— Думал через слухи, — поделился я с опекуном, нервно сцепив руки, — через два источника. Один в вашем лице, другой в лице Льва Лазаревича, аптекаря. И всё такое, што ох и ах, как смешно, но слово дали, потому до срока и не можете говорить. И к купцам. А?!

Владимир Алексеевич заморщил лоб и закряхтел, поудобней устраиваясь на стуле.

— А вот здесь я бы предложил несколько правок! Для начала – разделить слухи… Я так понимаю, что ты от аптекаря прямиком ко мне?

— Да. Проверил на обидки, и вроде как и нет их. Тоже смешно, пусть и над ними смех.

— А если запустить, шо таки да? — перешёл дядя Гиляй на одесский суржик, и подмигнул озорно. — Вот прямо такое да, шо ой вэй, да как нас опозорили!?

Я глазами захлопал, на што опекун усмехнулся только.

— Жизненный опыт, — он весело дёрнул ус. — Публика-то какая? Каждый второй антисемит, а каждый первый вслед за вторым. И тут – такое! А? Бальзам рижский! Да с думками, что для семитов чортовых как соль на раны! То-то радости будет!

— А где радость – да такая, штоб с душком злобственным, там и с деньгами легче расстаются! — подхватил я восторженно.

— Верно! — учительским тоном отозвался Владимир Алексеевич, поправив отсутствующие очки, и улыбаясь так, што ни разу ни худая морда лица загрозилась треснуть.

— Ещё, — продолжил он, — нужно не ломиться к купечеству, а наоборот! Пустим слух, что ты хотел порадовать их, но разобиделся на незаслуженную опалу. А?!

— Сработает ли? — засомневался я.

Опекун только усмехнулся, и сразу вспомнилось о его связях. А ведь может быть, што и да! И даже такое да, што ого-го!

— Тогда я к аптекарю! — сорвался я из комнаты. — Добегу с уточнением, пока толком не успел!

За подготовку номера Владимир Алексеевич взялся со всем пылом большой души и неуёмного характера. Театрального реквизита натащил в квартиру чуть не телегу! Повсюду какие-то костюмы, маски, парики, бутафорское и не очень оружие.

По костюмам Санька впополаме с дядей Гиляем, и спорить не боится. Потому как у опекуна моего пусть сто раз жизненный опыт и даже актёрство за плечами, но и разбег он берёт иногда такой, што ого-го! Осаживать надо.

Санька так-то не очень-то и нужон для номера. Это уже так, вроде как представление купечеству. Пусть даже и по художницкой части идёт, но имя-то в памяти отложится! Такая себе реклама впрок.

Хотел и Мишку втянуть, но тот упёрся всеми четырьмя, хотя и нахохотался над номером под слово не говорить. Такой себе гонор впополаме со стеснительностью полезли.

Владимир Алексеевич успел не только с нами, но и по слухам работать – да так, што ого! Гости зачастили, да все с именами. Любопытно! А мы таимся.

Потом раз! И дядя Гиляй нетрезвый пришёл, да сильно. Довольный!

— Н-на! — протянул он супруге гнутый в трубочку серебряный рубель. — Сувенир!

— Егорка! — сделав шаг, он опустил руку на голову, встрепав мне волосы чуть не вместе с черепом. — Договорился!

— Вот! — Гиляровский достал бумажник и закопался. — Аванс! Тыщща!

Несколько крупных ассигнаций протянуты мне, под округлённые глаза Нади, вышедшей встретить отца.

— Мария, — он повернулся к супруге, с интересом и приподнятой бровью наблюдавшей за сценкой. — С купцами! В ресторане! Ух! Завтра, всё завтра! Я – спать!

На следующее утро, отойдя с рассолом от похмелья, Владимир Алексеевич уточнял диспозицию.

— К двум пополудни к «Яру» едем. Аккурат к тому времени купечество начнёт собираться. Ты же хотел примелькать морду лица?

Угукаю филином, и опекун продолжает:

— Наше выступление позже будет, но к пяти вечера освободимся. Купечество почтенное, — он усмехнулся, — к тому времени как раз разогреется зрелищем танцев и водочкой, но не успеет уйти в алкоголь всей своей головушкой. Вот середину конкурса нами и разбавили. Затем… не передумал?

— Как уговаривались, — подтверждаю я, — у вас дома гости собираются, все свои да наши. Там. Потом Хитровка.

Дядя Гиляй хмыкает и ерзает носом, но отмалчивается на Хитровку. Я поначалу вообще хотел – на Хитровку после купечества. Сразу.

Отговорил, хотя я и упирался поначалу. Дескать, купечество в первую голову поставить, так слова никто не скажет. Похмыкают может чутка, но ясно-понятно – денюжек человек хочет заработать, а не признание чистой публики.