Детство. Автобиография… почти.

Котят было четверо: и черный, и рыжий, и дымчатый, и такой, как мать, белый, с черными и рыжими пятнами по всей шерсти. Но только черный котенок был слаб и прожил не более двух дней. Я вынул его из корзинки. Мурка насторожилась и кинулась вслед за мной, громко мяукая. Пришлось положить его обратно, но когда ее не было, я забрал уже остывшее тельце.

А утром бабушка хватилась — пропал черный цыпленок. Он и так остался один из целого десятка такого же цвета. Желторотые без умолку пищали и теперь представляли единую желтую массу без черного комочка-петушка.

— Не иначе хорь, а то и соседские коты озорничают, проохала бабушка.

После обеда пошел навестить новорожденных. Слышу, в их стройный кошачий писк вклинился еще один голос. Заглядываю в корзинку и вижу пропавшего черного цыпленка. Мурена лежит, вытянувшись во всю длину, котята прильнули к ней, а цыпленок прыгает по кошке, свистит и поклевывает ее, а она не только не сердится на него, но даже урчит от удовольствия.

Отнес я цыпленка к его же собратьям, а назавтра история повторилась. Тут уж мне интересно стало, как это получается. Отнес его еще раз и спрятался, жду, что дальше будет. Смотрю, Мурка вылезла из корзинки, оглянулась по сторонам и прямехонько к загону для цыплят. Протиснулась в лазейку, цыплята врассыпную, а она хвать зубами черненького, да и назад. Вытолкала его через дыру в загоне, вылезла сама, потом опять осторожно взяла в зубы и понесла в свое «гнездо».

Видя, как она нежно обращается с приемным сыном, решили их больше не разлучать. Так и вырос цыпленок вместе с котятами. Когда подросли, стали выпрыгивать из корзинки и самостоятельно гулять по двору. Котятам все бы баловаться, и петушок среди них важно вышагивает, травку щиплет да голос тренирует. А задерутся маленькие сорванцы, хвосты распушат, спины поднимут, тут уж подбежит петушок да и клюнет забияку в темечко.

А Мурка рядом лежит, от солнца жмурится, за детьми поглядывает. Набегаются озорники, проголодаются и снова к матери под бочок. И черный не отстает: усядется возле Мурены и голову под ее лапу, будто под наседкино крыло, спрячет.

Ну, до чего забавно смотреть!

В загоне даже возня прекращается. Просунут маленькие квочки свои головки в отверстия в решетке и любуются необычным семейством, словно завидуют. Ну что ж, их понять можно, инкубаторские, без мамки. А тут сама кошка проявила материнский характер. Уж если родила четверых, то четверо и должно быть!

Лось

В августе, пошли мы с бабушкой по клюкву. Места у нас глухие, заблудиться можно, а чуть свернешь в сторону — топь да болото. А чтобы ее собирать, дорогу надо знать: не ровен час, в трясину забредешь. Уж сколько таких бедовых ягодниц не вернулось домой.

И вот стою я на краю леса перед мшистым ковром, и слышится мне какой-то странный звук: шлеп-чмок, шлеп-чмок. Не хочу от бабушки отдаляться, потому как могу один и не выбраться, но и очень уж интересно посмотреть, кто или что это так плещется.

Вдвоем с бабушкой ступаем на маленькие бугристые островки, которые тут же пружинят у нас под ногами, но выдерживают вес и не дают провалиться, хотя болотная жижа уже касается наших ступней. Перешагиваем по кочкам, углубляясь внутрь болотного царства, поддерживаем равновесие, цепляясь за низкорослые сосенки.

Наконец, деревья расступаются, и впереди нас небольшая открытая полянка, в центре которой, провалившись задними ногами в самую топь, и кое-как удерживая передние на твердых холмиках, мечется лось.

Вот он подпрыгнул и снова шлепнулся в зеленовато-мутную воду, которая тут же чмокнула и потихоньку стала засасывать грузное тело в свои недра. Было видно, что лось уже выбился из сил, наверно, долго боролся за свою жизнь, и все же она держалась почти на волоске. Дышал он тяжело, прерывисто, порою задыхался и хрипел. Каждая новая попытка забирала его силы и уменьшала шансы на спасение. Глаза его были печальны, взгляд затуманен, видно, он и сам понимал, что обречен.

Мы стояли в полной скорби, не зная, как ему помочь. Лось нас не видел, мы находились почти позади него, а может уже не обращал внимания. И тут бабушка крикнула. Лось повернул голову и встрепенулся. Казалось, страх прибавил силы, и он стал делать прыжки более решительно.

Я тоже закричал и замахал руками. Пару раз попытки были неудачными, и лось снова проваливался. Наконец, собрав воедино все силы, он дернулся так сильно, что его задние ноги оказались впереди передних. Почувствовав под ними хотя и не совсем твердую почву, но все же державший его на поверхности мох, лось оглянулся, словно благодарил нас за свое спасение. Мне даже показалось, что он наклонил при этом голову и не спеша боясь очередного провала в так напугавшую его трясину, по кочкам побежал в сторону леса.

Дрессированная корова

Подрядился я в поле коров пасти — не колхозных, а из личных хозяйств. Больше всего нравилось на лошади скакать. Первое время без привычки все тело болело, но потом ничего, втянулся и даже полководцем себя чувствовал на Бородинском поле.