Детство без Интернета

— Во…, смотри, как отсюда хорошо всё видно, — щедро повёл рукой по всей шири и огромному зелёному, слегка подёрнутому лёгкой, синеватой дымкой пространству, лежащему перед нами и внизу нас. Действительно, это было красиво. Можно было смело сказать, что перед нами простиралась и проглядывалась вся южная часть Чердынского района. В голубоватой дымке даже просматривался и сам районный центр город Чердынь, до которого по прямой было километров 30. Обширные леса, с тёмными пятнами ёлок и более светлыми сосновыми борами, кое где с проглядывающей речным зеркалом Колвой или ржавыми пятнами болот, недалёкий Искор с проблесками золотой маковки кирпичной церкви.

— Я тут сажусь и сижу очень долго и смотрю в даль. Хорошо тут, — закончил товарищ и мы сели, молчали, наслаждаясь покоем, летом и солнцем.

Отдохнув на валуне, мы спустились в деревню и Игорь, я за ним, зашли во двор неказистого домишки, на фоне которого дом деда моего товарища смотрелся барскими хоромами. Под стать дому был и покосившийся сарай, полусгнивший забор, буйно заросший большущими сорняками огород, да и всё остальное смотрелось непрезентабельно. А навстречу нам из сеней, чуть пригнувшись, вышел деревенский парень. Я бы добавил ещё — Увалень.

Прищурившись на нас, он довольно ухмыльнулся: — Оооо…, Игорь… К деду Петру приехал!? — И с размаху поздоровался сначала с Игорем потом со мной, сразу представившись, — Андрей…

— Пошли в дом, я сегодня на хозяйстве. Мои родичи в Ныроб уехали с ночевой, — подмигнул нам и гостеприимно повёл во внутрь, где также было бедно и чисто. Пили чай с каменными пряниками и разговаривали. Оказывается, Андрей худо бедно, над чем ехидно посмеялся, закончил десятилетку в Ныробе и сейчас отдыхает дома в ожидании ухода осенью в армию.

— Тебе ж, семнадцать, — солидно выразил я своё сомнение, — а в армию с восемнадцати берут.

— Аааа… — беспечно махнул рукой новый товарищ, — я ж второгодник и мне ещё весной восемнадцать стукнуло. Если бы нормально учился, уже бы в армии был… А так вот… Мама с батей сказали — отдыхай сын до армии. Вот когда в армию пойдёшь детство и закончиться. А уж после армии вернёшься сюда, вот тогда и начнётся у тебя взрослая, серьёзная жизнь.

Андрей хитро прищурился и понизил голос: — Только сюда возвращаться не буду. Сейчас главное в армию попасть и там если в город попаду служить, то постараюсь там осесть или в армии на сверхсрочную остаться…, — он ещё минут пятнадцать, мечтательно глядя слегка затуманенным взором поверх наших голов, рассказывал как он будет строить свою жизнь после армии, а мы с огромной завистью слушали его мечты, весьма далёкие от реалий взрослой, тем более городской жизни, остро ощущая, что нам до его возраста и до подобных разговорах ещё надо учиться целых пять лет и протянуть ещё один год до армии. Мы ещё не понимали, завидуя почти взрослому парню, что каждый должен прожить и построить свою жизнь. Всё ещё у нас будет впереди и от того как мы будем учиться, стремиться вперёд, так и сложиться у нас жизнь.

У Андрея мы проторчали до вечера и поспели домой как раз к ужину. Сели за стол, дед Петро напротив, налил себе в стакан самогонки и стал слушать рассказ про нашу гулянку, в конце которого я задал вопрос: — А что тут сильные за деревню бои были между красными и белыми?

— Какие бои? — Удивлённо задрал он к верху мохнатые брови.

— Ну…, вон там, за логом… — я махнул рукой в сторону окна, — там за логом окопы идут… Правда, они уже полуразрушенные и заросшие травой. И воронки там. Вон Игорь тоже видел, — и товарищ закивал головой, подтверждая мои слова.

— Да ну ты чё!? — Закрутил головой дед, — да это не окопы. Там у нас овощехранилище было и овощные ямы. Уж лет двадцать как их забросили. Брёвна и всё что нужное растащили, а всё остальное вот так разрушилось и заросло.

— Так что тут у вас никаких боёв не было? Ни белых, ни красных!? — Моё разочарование было велико.

Дед смачно допил самогонку и ещё больше разочаровал: — Да не… Мне тогда ж было около двадцати… хорошо помню. Белые были, но они были в Чердыни полгода. Да и красные там были. Они друг дружку там меняли — То красные, то белые. А красных мы увидели в двадцатом году. Вот тогда-то у нас и началась антиресная жизня…, — закончил он ядовитым тоном.

Мне шёл двенадцатый год, в политическом отношении был классово подкован — октябрёнок, а сейчас пионер. И чётко делил всё и всех на Красных и Белых. За красных были крестьянская беднота и рабочий класс, а за белых дворяне, помещики, купцы, кулаки и все остальные. И жизнь при царе, воспринимал как плохую жизнь для таких, как и в том числе дед Петро. Поэтому попытался горячо оспорить слова деда Петра, на что он опять посмеялся и плесканул себе в стакан ещё самогонки.