Читаем Детство и общество полностью

Последний слой на рис. 5 относится к половой жизни и к деторождению (и уходу за ребенком). Модус VЖ был сформулирован как господствующая конечная позиция. Модусы V1, V2 рассматривались нами как наиболее распространенная девиация: относительная фригидность в сочетании с сексуальной алчностью. Ее худший вариант — неспособность отдаваться половой жизни, а значит, и вознаграждать действия мужчины, которых, тем не менее, такая женщина требует, часто дразня и провоцируя «избранника». V

3 — это такая неспособность расслабиться, которая не позволяет мужчине начать, не дает ему возможность почувствовать себя уверенно или проявить всю силу чувств. V4 — элиминативная генитальность — выражается в частых оргастических спазмах, которые не складываются в одно адекватное переживание. V5 — неперестраиваемая фаллическая позиция, выражающаяся исключительно в клиторальном эротизме и во всевозможных формах интрузивного принуждения. VM
у женщины — это такая способность идентифицироваться с прокреативной ролью мужчины и участвовать в ней, которая делает женщину понимающим товарищем и уверенным наставником сыновей. К тому же у женщин, как и у мужчин, творчество требует определенной пропорции — VM и VЖ.

Общее для мужской и женской карт правило гласит: все девиации при условии подчинения господствующему модусу столь же нормальны, сколь и часты. В тех случаях, когда девиации замещают собой нормальный господствующий модус, они приводят к несоответствиям в совокупной либидинальной организации. А это не может продолжаться сколько-нибудь долго без существенного искажения социальных модальностей индивидуума. Это, в свою очередь, не может происходить слишком часто без искажения социальной жизни группы, если только группа неспособна справиться с проблемой посредством образования организованных подгрупп девиантов.

Однако какова функция прегенитальности? Истинной сущностью прегенитальности, видимо, являются поглощение либидинальных интересов при раннем столкновении созревающего организма с индивидуальным стилем ухода за ребенком и преобразование его врожденных форм достижения (агрессии) в социальные модальности определенной культуры.

Давайте снова начнем с того, что, казалось бы, служит биологическим началом. Когда мы говорим, что животные обладают «инстинктами», то подразумеваем, что, по крайней мере, более низкие в эволюционном отношении виды характеризуются относительно ранними врожденными и готовыми к употреблению способами взаимодействия с тем сегментом природы, благодаря которому они выжили. Эти паттерны широко варьируются от вида к виду, но внутри одного вида остаются чрезвычайно негибкими. Животные способны научаться очень немногому. Здесь приходит на ум история с ласточками из Англии, которые были завезены в Новую Зеландию экспатами, тоскующими по родине. С наступлением зимы все ласточки улетели на юг и больше не возвращались, ибо их инстинкты указывали южное, а не теплое направление.

Давайте не забывать, что наши прирученные животные и домашние питомцы, которых мы так легко принимаем за эталоны животного мира, — это тщательно отобранные чистопородные существа, которые учатся служить нашим практическим и эмоциональным нуждам, но в той мере, в какой мы заботимся о них. То, чему они научаются от нас, не увеличивает их шансы на выживание в любом сегменте природы или в любом взаимодействии с себе подобными. В данном контексте нас интересует не столько то, чему может научиться отдельное животное, сколько то, чему вид способен обучать свой молодняк из поколения в поколение.

У высших видов животных мы наблюдаем разделение инстинкта

(этот термин аналогичен термину «разделение труда»). Здесь речь идет о совместном регулировании инстинктивного стремления детеныша к контакту и инстинктивного предоставления контакта родителем, которое завершает приспособительное функционирование у детеныша.

Было замечено, например, что некоторые млекопитающие могут научиться дефекации, только если мать вылизывает ректальное отверстие своего детеныша.

Можно было бы предположить, что детство человека и обучение человеческого детеныша есть просто высшая форма такой инстинктивной реципрокности. Однако влечения, с которыми человек появляется на свет, — это не инстинкты. И комплементарные влечения его матери нельзя считать всецело инстинктивными по природе. Ни те ни другие не несут в себе паттернов завершения, самосохранения, взаимодействия с каким-либо сегментом природы; их должны еще сформировать традиция и совесть.

Как животное человек ничего не значит. Бессмысленно говорить о ребенке так, как если бы это было животное в процессе приручения, или говорить о его инстинктах как о наборе паттернов, подверженных вторжению либо блокированию со стороны диктаторской среды. «Врожденные инстинкты» человека — это фрагменты влечения, которые собираются, наделяются значением и организуются в течение длительного детства с помощью методов ухода за ребенком и его дисциплинирования, варьирующимися от культуры к культуре и определяемыми традицией.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Признания плоти
Признания плоти

«Признания плоти» – последняя работа выдающегося французского философа и историка Мишеля Фуко (1926–1984), завершенная им вчерне незадолго до смерти и опубликованная на языке оригинала только в 2018 году. Она продолжает задуманный и начатый Фуко в середине 1970-х годов проект под общим названием «История сексуальности», круг тем которого выходит далеко за рамки половых отношений между людьми и их осмысления в античной и христианской культуре Запада. В «Признаниях плоти» речь идет о разработке вопросов плоти в трудах восточных и западных Отцов Церкви II–V веков, о формировании в тот же период монашеских и аскетических практик, связанных с телом, плотью и полом, о христианской регламентации супружеских отношений и, шире, об эволюции христианской концепции брака. За всеми этими темами вырисовывается главная философская ставка«Истории сексуальности» и вообще поздней мысли Фуко – исследование формирования субъективности как представления человека о себе и его отношения к себе.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Мишель Фуко

Обществознание, социология
История британской социальной антропологии
История британской социальной антропологии

В книге подвергнуты анализу теоретические истоки, формирование организационных оснований и развитие различных методологических направлений британской социальной антропологии, научной дисциплины, оказавшей значительное влияние на развитие мирового социально-гуманитарного познания. В ней прослеживаются мировоззренческие течения европейской интеллектуальной культуры XVIII – первой половины XIX в. (идеи М. Ж. Кондорсе, Ш.-Л. Монтескье, А. Фергюсона, О. Конта, Г. Спенсера и др.), ставшие предпосылкой новой науки. Исследуется научная деятельность основоположников британской социальной антропологии, стоящих на позиции эволюционизма, – Э. Б. Тайлора, У. Робертсона Смита, Г. Мейна, Дж. Дж. Фрэзера; диффузионизма – У. Риверса, Г. Элиота Смита, У. Перри; структурно-функционального подхода – Б. К. Малиновского, А. Р. Рэдклифф-Брауна, а также ученых, определивших теоретический облик британской социальной антропологии во второй половине XX в. – Э. Эванс-Причарда, Р. Ферса, М. Фортеса, М. Глакмена, Э. Лича, В. Тэрнера, М. Дуглас и др.Книга предназначена для преподавателей и студентов – этнологов, социологов, историков, культурологов, философов и др., а также для всех, кто интересуется развитием теоретической мысли в области познания общества, культуры и человека.

Алексей Алексеевич Никишенков

Обществознание, социология
Социология власти. Теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах
Социология власти. Теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах

В монографии проанализирован и систематизирован опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах, начавшегося в середине XX в. и ставшего к настоящему времени одной из наиболее развитых отраслей социологии власти. В ней представлены традиции в объяснении распределения власти на уровне города; когнитивные модели, использовавшиеся в эмпирических исследованиях власти, их методологические, теоретические и концептуальные основания; полемика между соперничающими школами в изучении власти; основные результаты исследований и их импликации; специфика и проблемы использования моделей исследования власти в иных социальных и политических контекстах; эвристический потенциал современных моделей изучения власти и возможности их применения при исследовании политической власти в современном российском обществе.Книга рассчитана на специалистов в области политической науки и социологии, но может быть полезна всем, кто интересуется властью и способами ее изучения.

Валерий Георгиевич Ледяев

Обществознание, социология / Прочая научная литература / Образование и наука