Детство (Повесть)

Почти каждый день, возвращаясь из школы, я наведываюсь в мастерскую к деду.

Однажды дед послал меня к своему приятелю принести правило и сапожного клею. Я бегу кривыми узенькими улочками. Захожу на чисто подметенный двор. Здесь пышно цветут базилик, разных сортов петушиные гребешки, мальва.

Мастер работал вместе со своими учениками и подмастерьями. Узнав, зачем я пришел, он пошутил:.

— Правила у меня нет, малыш, украли джины. — И выдержав паузу, прибавил: —А вот лягушек предостаточно…

Я выхожу из себя. В нашем квартале любят давать каждому прозвища, но когда моего деда называют лягушкой, я злюсь.

Заскучавшие за работой подмастерья и ученики тоже начинают разыгрывать меня. Один, уже пожилой подмастерье, косой, картавый, заросший бородой, размяв щепоть табаку, раскуривает чилим. Предлагает, обращаясь ко мне:

— Отведай, братец. Такое удовольствие получишь!

Я отказываюсь, но он сует мне в рот чубук, а сам, приложившись губами, сильно дует в отверстие кубышки. Рот мой наполняется горькой ядовитой водой, я кашляю чуть ли не до рвоты. Мастер и все его подручные хохочут.

Получив правило и клей, я тотчас выбегаю из мастерской. А очутившись во дворе, оборачиваюсь, выкрикиваю:

— Откормленный баран! Откормленный баран! — и улепетываю со всех ног.

Мастер нарочно кричит подмастерьям и ученикам:

— Держи! Держи этого лягушонка! — и хохочет мне вслед.

* * *

В мастерскую к деду каждый день приходил кто-нибудь из жителей квартала провести время, от скуки поболтать о том, о сем. Был у него один знакомый, слушатель медресе, одинокий старый холостяк лет за пятьдесят, всегда чисто одетый, видный такой из себя, с умными, немного грустными глазами, с коротко подстриженной аккуратной бородкой. Он тоже иногда заходил и подолгу беседовал с дедом.

— Почтенный, расскажите нам что-нибудь из прошлого, — как-то попросил его дед.

Тот долго рассказывает о событиях в Кашгаре, в Китае. Я, затаив дыхание, слушаю его.

— Почтенный! Говорят, Худояр-хан стал пленником русского царя. А потом по слухам оставил своих жен в Туркестане и сам будто бы отправился в Мекку. Расскажите, как оно было. Правда, отправился он в Мекку или же до сих пор находится в плену? — спрашивает дед.

Старик степенно, не торопясь, начинает речь издалека. Подробно рассказывает о падишахах, их женах, о беках, о разных событиях времен Тимура, об известных полководцах. Потом переходит к Худояр-хану.

— Худояр был ханом, слепым в своей жестокости, погрязшим в разгуле и разврате. И вот, он сгинул, — говорит старик.

— Все они на один покрой. Русские пришли — избавились от них. Только и царь тоже не отстает от них в тиранстве, — говорит дед.

— Да, все они на один покрой, — соглашается старик. И помолчав, вздыхает. — Справедливого владыку-падишаха надо бы.

Я молча слушаю, прикорнув позади деда. А когда старик уходит, спрашиваю:

— Дедушка, он еще придет, этот ваш знакомый?

— Придет. На будущей неделе в четверг придет, сынок. Он долго жил в Кашгаре, а сам ташкентский. Редкостный человек, очень большой грамотей. Историю знает, как свои пять пальцев! — хвалит знакомого дед.

* * *

Поднимая за собой легкое облачко пыли, я катаю обруч у калитки дедова двора. Внезапно появляется конный миршаб, очень свирепый и жестокий человек, с длинными усами, с коротко подстриженной бородой, в папахе и с саблей на боку. Он сосед деда. Все жители квартала очень боятся его, заискивают перед ним.

Резко остановив около меня лошадь, миршаб орет:

— Ты что тут пыль поднимаешь, мерзавец?! Лошадь мне испугал.

Задрожав от страха, я спешу поздороваться:

— Ассалам алейкум! — Бормочу растерянно: —Я так… играл тут… господин…

Миршаб громко стучит рукояткой плети в калитку деда!

— Суфи! А ну, идите сюда!

Перепуганный дед, спотыкаясь, выбегает со двора. Униженно кланяется, сложив руки на груди.

— Ассалам!.. — Спрашивает, поглядывая то на меня, то на миршаба: —Что случилось, господин мой?

— Чей это мальчишка? — грубо спрашивает его миршаб, показывая на меня рукояткой плети.

— Господин, это мой внучок, вы же знаете. Он большой озорник, но… парнишка неплохой, — невольно улыбается дед.

Миршаб, конечно, хорошо знал меня, просто хотел покуражиться, чтобы показать свою власть. Сердито взглянув на меня, он напустился на деда:

— А почему он пылит на улице, а? Лошадь испугалась, чуть не разнесла… — Он строго смотрит на деда, бросает в рот целую горсть насвая. — Ну, ладно, на этот раз прощаю. Наказал бы как следует, да ради вас пожалею дурня. Раз он ваш, вы и проберите его хорошенько. Мы живем в царствование владыки мира белого царя! А где же порядок?

Дед с напускной строгостью грозит мне пальцем, потом заискивающе говорит миршабу:.

— Ребенок он, ребенок же… Мал еще, простите его, братец!

Меня зло берет, но что я могу поделать? Стою, молчу. Миршаб, не отвечая деду и все еще хмурясь, слезает с лошади у своей калитки и входит во двор.

Когда миршаб скрывается с глаз, дед-бедняга берег меня за руку:

— Идем!

Мы входим в мастерскую. Подмастерья, ученики, оба дяди интересуются:

— Что такое? Что случилось?

Дед объясняет им.