Дева Баттермира

На окраине Кесвика Хоуп заметил людей, возводивших гигантскую каменную дамбу. Она представляла собой высокую стену, сложенную из одних лишь булыжников, не скрепленных известковым раствором. Стена эта окружала даже самые отдаленные взгорья — достойное применение той выгоде, которую крестьяне получили за удачно проданное зерно, благодаря войне поднявшемуся в цене. Он обратил внимание и на людей, работавших в лесу, — загорелых до черноты дровосеков, рубивших деревья в рощице. Они, как и многие прочие, вроде работников в высокогорных рудниках, были заложниками промышленного развития сего края. Они стремились селиться поблизости от работы, выстраивая себе ветхие хижины, покрытые дерном, или шалаши. Эти временные жилища были разбросаны по округе во множестве, и обитатели их, совершенно оторванные от общества всю неделю, лишь в короткий субботний вечер обретали некое отдохновение и малую толику удовольствий.

Перед Хоупом во всей красе развернулся рабочий пейзаж. Прямо под ним, по дну долины шатались бродяги, попрошайки, составлявшие шестую часть местных жителей, всеми покинутые и отчаявшиеся. Они бродили по этому краю, олицетворяя собой полную противоположность тем людям, что были заперты в шахтах, связанные по рукам и ногам собственными обязательствами. Хоуп ощущал себя единственной личностью, обладающей хотя бы подобием свободы воли. И уж коль скоро ему предоставлялась свобода ехать по собственным делам, то он с готовностью воспользовался ею, отринув прочь все сомнения.

Хоуп больше часа вел коня под уздцы, а затем взобрался в седло и неторопливо, осторожно направил его вниз по крутой тропинке к Баттермиру, в который он вступил с четким ощущением, будто однажды ему уже доводилось бывать здесь. Милые очертания городка, крутые уступы скал на юге, безмятежность озера, пышные луга подарили ему чувство возвращения домой. Уж здесь-то я в полной безопасности, подумал он: эта мысль, посещавшая его столь редко, пронзила его с такой отчетливостью, что Хоуп невольно огляделся по сторонам, точно злодей в мелодраме, приглядываясь, не подслушивает ли его какой-нибудь случайный прохожий. Здесь я в совершенной безопасности, повторил он сам себе. И снова он огляделся по сторонам, на сей раз отыскивая взглядом дьявола, соблазнявшего его сердце столь сладостными и милыми надеждами. Но дьявола поблизости не было. Лишь неспешно прогуливавшиеся путешественники из высшего общества, лишь овцы и козы на холмах, только голые скалы.

— Здесь мне ничто не угрожает, — сказал он в третий раз, и на сей раз уже вслух.

В то время как он медленно въезжал в пределы Баттермира, небо над головой стало местами высвобождаться от облаков, проглядывая синевой. В душе своей Хоуп ощутил невиданный доселе прилив умиротворения, на сей раз ему удалось справиться с меланхолией, очиститься от скверны. На короткое время он словно бы стал самим собой, в сердце его проснулось все самое лучшее, что в нем было прежде. Не запятнанный грехами, неожесточенный, он сам себе казался плавучим островом на озере Дервентуотер, год за годом погружавшимся в пучину, и все же временами выходящим из глубин целым и невредимым.

В дверном проеме гостиницы «Рыбка» он увидел Мэри, которая смотрела прямо на него, внимательно следя за тем, как он приближается к ней на коне. Она даже не мигала, не отрывая пристального взора от незнакомца. Солнце светило Хоупу в спину, и он, подъехав ближе, как и намеревался, направил коня прямо к девушке. Он увидел ее вблизи и почувствовал — лишь однажды ему доводилось пережить подобное — ошеломляющее головокружение, точно его бренное тело падало в бездонную пропасть. Она испытала то же самое.

Он остановился, спешился, приложил руку к сердцу и представился:

— Александр Август Хоуп, — он помолчал, — ваш покорный слуга.

Три совершенно никчемных слова, которые заставили слегка порозоветь ее щеки.

— Добрый вечер.

Она не поклонилась, не улыбнулась, и хотя слова ее прозвучали весьма холодно, однако глаза, подумалось ему, впитали в себя все лучшее, что могло содержать в себе солнце.

Хауз-Пойнт